совсем свежими, но вели в разные стороны: где-то точно был город, но в какой стороне Матильда сказать не могла, сколько бы ни водила пальцем по глине.

- Пройдем до того холма, - сказала она пересохшим ртом, указав Лене вперед, в другую сторону от далекого церковного шпиля за лесом. – Там отдохнем.

Ей хотелось найти родник по дороге; она уже начинала жалеть, что не стала пить воду из реки, как ни уговаривала ее крестьянская девчонка, но как назло по обе стороны простирался заросший и кочкастый луг, и длинная трава закрывала воду, если она вообще тут была.

Когда они доползли до холма (Матильде показалось, что прошло часа три, пока они дошли до него, и еще два, пока они поднимались наверх), перед ними простерлось широкое поле. Справа от дороги мерцали четыре огонька от костра, и Матильда видела перед одним из них людей и блеск стали.

- Попросимся на ночевку, - шепотом предложила Лене. - Пахнет вкусно…

- Откуда ты знаешь, кто там? Может, там евреи… Или черные люди, которые воруют христиан и пьют у них кровь.

Она старательно принюхивалась, прикрыв глаза, но, кроме еды – пахло кашей из сушеного гороха, - запахи были похожи на то, как пахло от деда, когда он возвращался с охоты: пот, кожа, железо. Что за люди могли ночевать вне города, кроме пастухов, она не знала и не была уверена, что им стоит показываться. Когда Матильда со вздохом открыла веки, то увидела, как Лене бежит, мелькая серой рубахой, к ближайшему костру, спотыкается и кубарем катится вниз. Из темноты раздалось хриплое проклятье, и девчонку выволокли за руку к костру. Матильда сжала зубы и кое-как бросилась за ней.

Она подвернула ногу, пока бежала вниз, и тем сильнее в ней поднялось негодование, когда она увидела, что девчонку уже усадили у костра, поднесли ей черпак с какой-то жидкостью, от которой у нее появились белые пенистые усы, и какие-то неумытые солдаты предлагают Лене сушеное свиное ухо, остаток от пряника и бусину на веревке. Лене, казалось, совсем не смущалась этим соседством и чувствовала себя рядом с солдатами гораздо свободней, чем с самой Матильдой.

- Иди сюда, малец, - ей освободили место рядом с девчонкой, но из упрямства Матильда села наоборот поодаль. Приглашавший ее хмыкнул и отвернулся, чтобы соскрести с котла остатки вчерашней гороховой каши, и Матильда невольно сглотнула слюну.

Ей тоже дали напиться из ковша сладковатого напитка, который отдавал черствым хлебом и забродившим тестом. От него неожиданно защипало язык, и Матильда даже вытерла слезы рукавом. Она недоумевала, почему никто не уделяет ей должного внимания, но затем решила, что оно к лучшему: выделяться пока не стоило – как знать, кто ищет их сейчас! Может быть, тот господин из деревни рыщет неподалеку.

Остывшая каша показалась ей пищей богов, и Матильда съела ее в один присест, облизала ложку и чуть было не облизала тарелку, глядя на Лене, которая после еды немедленно начала клевать носом.

- Откуда вы идете? – спросил ее один из солдат, старый и плохо выбритый. На рукаве у него была заплата, из-под которой виднелась прореха. – На дорогах сейчас небезопасно.

- Ищем родителей, - буркнула Матильда, не зная, что ему ответить. – Наш дом сожгли.

- И коза потерялась, - сонно вставила Лене. Один из солдат поднял ее и посадил рядом с Матильдой. Девчонка ткнулась щекой ей в плечо и засопела.

Старик поднял руку, чтобы погладить ее, но Матильда решительно отстранилась от его ласки, и он усмехнулся.

- Слишком уж ты гордый, - без осуждения сказал он. - Можете переночевать с нами, пока капитан вас не увидел.

- Благодарю, - церемонно ответила Матильда. – А куда вы направляетесь? В город?

- Наоборот, - сказал старик. По-видимому, он сегодня сторожил костер, поскольку остальные четверо или пятеро его товарищей уже вновь легли спать, перекинувшись словом с соседними постовыми. – Городской совет нас послал искать разбойников. Они напали на дом местного барона и хотели разорить деревню. Убили нескольких солдат… Господин рыцарь привел их с собой. Доблестный господин рыцарь, который хотел спасти барона.

- Что за господин рыцарь? Что случилось с господином бароном? Он жив? – Матильда вытянулась, чтобы не пропустить ни единого слова.

- Его тяжело ранили утром, - солдат наклонился, с усилием стянул с ноги сапог и размотал серую портянку. Он пошевелил пальцами и дотронулся до большого пятна на лодыжке, где не росли волосы и кожа была гладкой и блестящей, как полированное дерево, если не считать нарывавшей середины.

- Сильно? – тревожно спросила Матильда.

- Бог знает, - рассеянно ответил солдат. – Смажь-ка мне язву, малец. Мне трудно наклоняться с тех пор, как переночевал на голой земле с пяток лет назад.

«Я не слуга тебе», - хотела было сказать Матильда, но, подумав получше, неохотно кивнула. Он дал ей жестяную коробочку, из которой отвратительно пахло; «свиной жир, сера и чуть-чуть бычьего помета», пояснил солдат, глядя, как она морщится. Мазь казалась при свете огня желтоватой на пальцах, и пока Матильда старательно втирала ее, опасаясь давить на саму язву, солдат разжег пеньковую трубку. Курил он что-то дрянное, вроде малиновых листьев, и дым стелился внизу, смешиваясь с дымом от костра.

- Дай-то Бог, господин рыцарь скоро оправится, - сказал наконец старик после долгого молчания, и Матильда чуть не уронила из рук дурнопахнущую мазь. «Но как же дед?» - спросила она безмолвно у ночи, но никто ей не ответил.

Их разбудили на рассвете, когда лагерь уже собирался. Заспанная Лене никак не могла открыть глаза и чуть ли не разлепляла их пальцами, Матильда