И мы с тобой вот прямо сейчас (и вообще) очень стараемся выйти за эти рамки. То есть на языке (в широком смысле), сформированном именно этой культурной концепцией, формулировать другие концепции. Принципиально иные. Но тем же языком.

Да. Это очень распространенная трактовка. И абсолютно неверная.

Мученическая смерть, дающая мгновенный вход в рай, дает его не потому, что она мученическая, кто только не умирал мученической смертью. Должно быть еще одно условие, иначе ничего не работает: дух должен быть силен достаточно, чтобы эти муки игнорировать. Во время всего процесса умирания.

Да, конечно – это по поводу твоей реплики. Но хрен нам культура впитала эту интерпретацию. Она живенько так романтизировала мучения, и фсе. Я имею в виду массовое толкование, конечно.

Умирающий бог на самом деле – это не христианская концепция, ты же не хуже меня знаешь, что она гораздо старше. Что идея состоит в том, чтобы физическое страдание оказалось слабее поставленной цели. Иначе зачем лезть на ясень, спрашивается. Но это отдельная кошмарная тема, мы не будем ее сейчас поднимать во избежание отвлечения внимания. Мы сейчас поставим палец вот куда.

С очень давних пор инициация мальчика была связана с: физической болью (почти обязательной), столкновением с чудом и сменой статуса в результате вырастания при взаимодействии с тем и другим при успешном этом самом взаимодействии.

Так вот. У меня стойкое ощущение, что про последний пункт забыли напрочь.

Осталось: через страдание сталкиваешься с чудесным. Все. И я очень много готов дать за то, чтобы вернуть вторую часть: если это тебя не изменит, вплоть до перемены участи, первая часть, к сожалению, может считаться недействительной.

Если ради этого необходимо вынуть из связки физическое страдание – а похоже на то, спинной мозг больше не работает проводником духа, как это получилось, я не знаю, но не работает, – я только за.

Это так. Но если по уму, надо поправить и первую часть. Вернее, расширить.

Штука в том, что физическое страдание (или доведение себя до физического-нервного истощения) нужны, когда голод по духу не так силен, чтобы прокатить за катализирующее воздействие.

Штука в том, что мы довольно много знаем про обряды массовой инициации. И ничего (почти ничего) об индивидуальных мистериях, которые и есть настоящие истории.

Значение имеют только они.

И мы знаем такие индивидуальные истории! А с людьми, с которыми ровно то же случалось в прошлом, мы лично не знакомы. Вот и все!

И тут я хочу сказать совсем уж шокирующую штуку. Дело в том, что голод по духу прокачивается, как любое другое умение. Можно нарочно накрутить себя до такого состояния, когда он станет катализатором. Вот в чем заключается текущая благая весть.

И что я, наверное, лучше всего делаю, так это дразнюсь. Я прыгаю и кривляюсь: бе-бе-бе, у нас тут дух и такие плюшки! Я стараюсь возбудить этот голод по духу доступными мне средствами.

Но тут такая штука (возвращаясь к «Сказкам»). По сути, ты пишешь индивидуальную мистерию. С одной стороны. А с другой – она доступна всем, кому доступна книга.

Состояние всех без исключения персонажей «Сказок» – это состояние постоянного голода по духу, не связанное с физическими самоистязаниями. К вопросу «а что, так тоже можно, да?»

Да, спасибо, что ты это сформулировал. Потому что иные разновидности конфликта мне просто не интересны. Они же и правда ни в какое сравнение с голодом по духу не идут. Жалкое подобие левой руки! Остальные разновидности страдания, строго говоря, отвлекают от главного.

На самом деле этот вопрос выглядит немного иначе. Появился вопрос «а как может выглядеть постоянный, ровный, ликующий голод по духу, при этом не связанный с непременным нанесением себе ущерба». И это – лучшая новость на самом деле. Что он вообще появился.

Что вообще появилась такая постановка вопроса.

Это же очень важно, какими вратами мы входим в голод по духу. Сейчас объясню.

Традиционный классический метод разворота в сторону духа: тааааак, денег нет, девки (мужики) меня не любят, карьера не задалась, властелином мира мне не бывать. А пойду-ка я, раз так, с горя, богу молиться. Типа, на худой конец. Это же невероятное, хамское кощунство: развернуться к духу только потому что девки не дают. А если бы давали, можно было бы и повременить.

Достойно разворачиваться к духу от избытка. Вот когда принц уходит из дворца, потому что неведомое не пойми что – важнее, чем дворец, это реально круто. Ему правда надо.

Ясно, что речь не о том, что если нет дворца, то и к духу не смей разворачиваться, нищеброд. А в том, что голод по духу должен быть сильнее голода по дворцу. Это измеряется только на внутренних весах, конечно. Но эти внутренние весы никому не обдурить, факт.

И если вернуться к «Сказкам старого Вильнюса», то там, конечно, разные есть персонажи. С разными проблемами. Некоторые – ох, не принцы! Но вот эту пропорцию (голод по духу перевешивает все) я даже не то чтобы стараюсь соблюдать. Скорее, не могу не соблюдать. Физически не могу.

А я бы сказал, что еще лучше, когда они не противоречат друг другу. Когда нет необходимости выбора – если голодаешь по дворцу, то по духу уже ни-ни.

Это, кстати, тоже очень интересный момент, если уж речь зашла. У меня долгое время был выбор – не то чтобы даже «о чем» или «о ком», а о каком уровне проблем писать. И этот выбор приходилось делать. Не то чтобы мне было трудно, честно говоря. Но сам факт.

А начиная с какого-то момента выбора нет. Я просто физически не могу делать определенные вещи. Сознание мутится, как только я скатываюсь в упрощение. И это невероятное облегчение – когда нравственный закон, который внутри, перестает быть абстрактной фиговиной. И становится нормальной мышцей или чем-то вроде того.

Ошибочный выбор в моем исполнении – это была «Жалобная книга».

Это чтобы наглядно.

В ее основе лежит упрощенная, достоверная и запугивающая концепция. Целиком выдуманная.

И это был выбор – написать книжку, пусть дурачки поверят и испугаются, бу-га-га. Ну, то есть я сейчас очень упрощаю свою мотивацию, но в целом – так. Садизм и высокомерие мне знакомы очень не понаслышке.

Я могу сколько угодно отмазываться, что книжка очень московская, что ее настоящий автор – Москва. Это, в общем, правда. Но мой выбор был – написать. Потроллить, блин, чувствительную публику.

Мы уехали из Москвы в Вильнюс меньше чем через месяц после выхода той книжки. Если бы не это, не с кем бы тебе сейчас было разговаривать. Но здесь оказалось, что можно умереть не целиком, а только очень маленьким кусочком. И – свято место пусто не бывает – городскому духу как раз нашлось куда поместиться.