Я успела увидеть, как его губы беззвучно беззащитно шевельнулись. Он стоял где-то посередине лестницы, нелепо занеся ногу над очередной ступенькой. Встретившись со мной глазами, смущенно улыбнулся и двумя гигантскими шагами спустился вниз.

И сказал:

— Привет.

Он сказал «привет» и снова улыбнулся, так тепло, радостно, чуть-чуть насмешливо, как будто… как будто… Как будто и в самом деле был рад меня видеть. Словно хорошего друга, с которым долго не встречался. Словно хорошее воспоминание, за давностью времени еще более светлое. Словно женщину, которую…

Крис.

И я тоже сказала, только без улыбки:

— Привет.

И никакого там волнения, трепета или дрожи в голосе. Я, в отличие от Криса, прекрасно помню, что видела его сутки назад. Что-то слишком часто мы стали видеться, вы не находите, молодой человек, вся интрига теряется. Может быть, теперь оно и дальше так будет? Каждый вечер будем собираться в тесном кругу за чашечкой чая: я, Крис, его бабушка и его…

Кстати, где она, — Клауди, кажется?

Крис заметил на диване мое пальто, живописно раскинувшее рукава, поднял его за петельку и, выглянув в прихожую, пристроил где-то там за дверью. Когда он вернулся в гостиную и отодвинул от стола стул с подклеенным завитком, с другой стороны комнаты широко распахнулась дверь и вошла бабушка с большим овальным подносом. Фарфоровый чайник, три сервизные чашки, блюдце с какими-то коржиками и совсем миниатюрное блюдечко — с желтыми колечками лимона. По всему сервизу плясали пастухи и пастушки, у маленького блюдца была пощерблена каемка. Им, наверное, двести лет, этим чашкам и блюдцам… От носика чайника поднималась струйка пара, пряча в дымке и сглаживая старушкино лицо.

— Спустился уже, вот и хорошо, — коричневые бабушкины руки быстро, словно сами собой, сервировали стол. — А у нас, видишь, гостья сегодня…

— Это Инга, — сообщил Крис как ни в чем не бывало. — Моя очень хорошая знакомая. Она должна тут где-то быть на фотографии, — он обвел комнату широким жестом. — А это, ты уже, наверное, догадалась, моя бабушка, я тебе о ней много рассказывал…

Рассказывал. Много. Так много, что потом, той зимой, было как-то странно поверить, что бабушка Криса, уже совершенно материальная в моем сознании, на самом деле навсегда останется пустым звуком. Да, странно… А еще — почему-то я думала, я даже была уверена, что Крис откажется при ней меня узнавать. Сделает вид, что мы вообще не знакомы, так же проще, так удобнее! Я бы ему подыграла, честное слово, я же знаю, насколько важно для него мнение и суждение о его поступках этой старушки с густыми белыми волосами на пробор. Честное слово, в мои планы вовсе не входило грубо вторгаться в его карманную идиллию за дощатой рассыхающейся дверью.

— А я думала, просто девушка заблудилась, у нас тут немудрено, ночью, в такой туман… Бери лимон, Инга. И сырные коржики, Крис их очень любит — помнишь, внучек, я тебе всегда раньше их пекла?

Крис кивнул — уже с набитым ртом. Он вылил чай из чашки в блюдце, подул на него, подняв небольшие желтые волны, и, вытянув губы трубочкой, отхлебнул длинный глоток. Так спокойно, так патриархально. Я тоже отпила чаю, обожгла небо и чуть было не закашлялась, сдержалась, только несколько раз схватила губами воздух. Стоп, это никуда не годится, возьми себя в руки, ничего особенного не происходит. Просто сельский домик, поздний вечер, двухсотлетние чашки, вечная старушка. И Крис. Удивительно органичный здесь и совершенно безразличный мне.

— Ба, может, новости включим? — небрежно спросил он, снова наполняя из чашки блюдце.

— Новости!

Я улыбнулась, глядя, как бабулька сорвалась с места и бросилась к телевизору в углу. Нет, действительно на редкость прогрессивная бабушка! По экрану побежали косые полосы, превратившиеся в горизонтальные, когда она легонько стукнула сверху по корпусу. Крис встал, подошел и за пару секунд наладил изображение.

— «…только восемь процентов опрошенных продолжают выказывать доверие действующему Президенту, более трети респондентов считают, что он вообще уже сошел с политической арены. Почти вдвое вырос рейтинг вице-президента, пообещавшего в сегодняшней речи направить войска против сторонников Фредерика Хэнкса, число которых неуклонно растет. Социологические данные были любезно предоставлены службой…»

— Самое интересное пропустили, — вздохнул Крис, убавляя громкость. Он вернулся к столу и одним глотком опорожнил остывшую чашку. Бабушка тут же наполнила ее снова и, держа чайник на весу, вопросительно взглянула на меня. Я помотала головой.

— Число сторонников неуклонно растет, — процитировал Крис. Он заглянул в чашку с чаем, отодвинул ее и откинулся на спинку стула. Довольный жизнью, наевшийся и напившийся мужчина для полноты ощущений хочет поболтать о политике.

Смешно.

— Что у нас за народ, Инга? Готовы пойти за любым маньяком, психом, который всего-то оказался, не знаю как, в выигрышном месте и толкает оттуда свои безумные речи. А в результате даже армия уже не подчиняется законному Президенту. Нормально?

— Но, внучек, значит, этот человек нашел, что сказать людям, — спокойно отозвалась бабушка. — Почему сразу псих? Вспомни… ну хотя бы Жанну д'Арк…

— Глупости, ба. Его скоро повяжут, и в результате от этого выиграет только вице-президент. Я подозреваю, что именно он все и организовал, а как бы иначе этот Хэнке проник в президентскую спальню?..

Я вдруг подумала, что в городе люди обсуждают новости совсем по-другому. Ну, если не другими словами, то, во всяком случае, с совершенно другой, не настолько безмятежно-отстраненной интонацией…

— Возьми еще лимона, Инга, — предложила старушка.

Я опустила в чашку тонкий кружочек, чай посветлел, стал прозрачно-желтым. Фарфоровые пастушки, пляшущие уже двести лет. Круглый антикварный столик, искусственные цветы. Раз и навсегда сложенные горкой диванные подушки. Льняные занавески — чистые, но пожелтевшие от времени — на окнах, за которыми ночь и больше ничего. Внешний мир — только в прямоугольном окошке старого телевизора, и этот мир существует разве что для того, чтобы небрежно перемыть ему косточки за чашкой чая. Ведь на самом деле его, телевизионного мира, просто нет. Надо же — всего за какие-то сутки Крис проникся сознанием этого, ведь раньше-то ему приходилось жить по-настоящему, с реальным миром за окнами.

Хотя, наверное, он никогда не умел как следует так жить…

— Спасибо, — сказала я, вставая. Надо, наверное, помочь старушке убрать со стола. Хотя… черт их знает, эти законы сельского гостеприимства. Крис, во всяком случае, поднялся как ни в чем не бывало, даже не думая кого-то благодарить, и направился к лестнице наверх. Уже на первой ступеньке он обернулся и со скрытым зевком возвестил:

— Всем спокойной ночи!

И все-таки зевнул, а потом поднял руку и улыбнулся — одной мне.

— Идем, Инга, я покажу тебе твою комнату, — сказала бабушка. — Да поставь же поднос, не вздумай' Я сама потом уберу. Зеваешь, устала, бедняжка…