Льву, будущему придворному дьякону и хронисту, довелось увидеть императора спустя несколько месяцев, весной 967 года, уже после этого триумфа. Василевс в сопровождении свиты шагом проезжал на коне по городу. Юный провинциал жадно всматривался в лицо владыки мира. Никифору Фоке было далеко за 50 лет. Запомнились смуглый цвет лица, черные грустные глаза, прятавшиеся под мохнатыми бровями, слегка крючковатый нос, черная, аккуратно подстриженная борода с проседью. Император имел брюшко, вообще плотную комплекцию, очень широкие грудь и плечи, выдававшие в нем человека недюжинной силы. Невеселым был его путь. Восторги жителей столицы остались в прошлом. Виной тому явился начавшийся голод. Брат императора Лев Фока, пользуясь случаем, начал искусственно повышать цены на хлеб и пускать его в продажу со своих складов. Хлеб вздорожал в несколько раз. В народе стали обвинять братьев в том, что они обращают бедствие народа в свою пользу. Недовольна была и церковь: Никифор принял закон, направленный против сосредоточения большой земельной собственности у монастырей и богоугодных заведений. Духовенство потеряло многие льготы. В ответ императора обвиняли чуть ли не в возобновлении иконоборчества. Непрекращающиеся войны побуждали Никифора повышать налоги. На улицах шептались, что василевс безжалостно разоряет своих подданных. Императора обвиняли и в более страшном – в желании оскопить маленьких сыновей Романа II, которые были его соправителями, чтобы лишить их возможности иметь наследников и тем самым закрепить императорскую власть за своей семьей. Всех вдруг стало раздражать хозяйничанье солдатни Никифора на улицах столицы. Показательный эпизод произошел во время устроенных императором конских ристаний. До начала состязаний Никифор приказал бывшим при нем воинам сойти на арену, разбиться на противостоящие отряды, обнажить мечи и шутя наступать друг на друга, демонстрируя таким образом свое воинское искусство. Но зрители решили, что началась настоящая резня между разбушевавшимися солдатами василевса, и в панике ринулись из театра, давя друг друга. В городе потом долго еще подсчитывали число покалеченных и затоптанных до смерти в возникшей давке. Те же, кто разобрался в произошедшем на ипподроме, все равно не одобряли поступок императора, считая, что Никифор решил напугать недовольных горожан демонстрацией военной силы.

Беспорядки в столице происходили постоянно. В день, когда Лев Диакон смог лицезреть василевса, родственники и друзья погибших на ипподроме устроили драку с наемниками-армянами, составлявшими столичный гарнизон. Произошло настоящее побоище, в ходе которого армяне ранили многих горожан. На глазах у юноши в адрес проезжавшего мимо императора из толпы посыпались жестокие оскорбления. Никифор, окруженный поносившим его народом, сохранял удивительное самообладание. Впрочем, когда одна из женщин забралась на крышу дома вместе со своей дочерью и обе принялись бросать в императора камни, его спокойствию пришел конец. А затем толпа бросилась на василевса. Никифор едва вырвался из рук разъяренных горожан. К ночи беспорядки прекратились. Баб, едва не убивших императора камнями, уже на следующий день сожгли на окраине столицы. Устроить, как это было принято, казнь преступниц, покушавшихся на василевса, в центре города, поместив их в особую металлическую полую статую, имевшую форму быка, Никифор не решился. Он старался успокоить себя, списав все на опьянение городских низов по поводу праздника Вознесения Господня. Однако дворец василевса был на всякий случай обнесен неприступной стеной.

А вскоре по столице поползли слухи о готовящейся войне с болгарами. Оказывается, еще во время празднеств по поводу взятия Тарса, зимой 966/67 года, к Никифору явились болгарские послы и от имени своего царя Петра потребовали обычную дань, которую византийцы платили им уже 40 лет. Речь послов неожиданно рассердила всегда невозмутимого императора. Более того, он, говорят, впал в ярость и воскликнул необычным для него громким голосом: «Горе ромеям, если они, силой оружия обратившие в бегство всех неприятелей, должны, как рабы, платить подати грязному и во всех отношениях низкому скифскому племени!» Он еще что-то кричал, обращаясь к окружающим вельможам и своему отцу – старому полководцу Варде Фоке, а затем отказался выплачивать что-либо этому «нищему грязному племени». Мало того, император приказал отхлестать послов по щекам, вышвырнуть их из дворца, прибавив к уже сказанному: «Идите к своему вождю, покрытому шкурами и грызущему сырую кожу, и передайте ему: великий и могучий государь ромеев в скором времени придет в твою страну и сполна отдаст тебе дань, чтобы ты, трижды раб от рождения, научился именовать повелителей ромеев своими господами, а не требовал с них податей, как с невольников».

В июне 967 года жители Константинополя узнали, что император выступил в поход на болгар. Вскоре, правда, он вновь появился в столице, а конфликт с болгарами сам собой прекратился. Четверть века спустя, составляя «Историю», свидетель всей этой военной горячки Лев Диакон записал, что Никифор Фока, собрав боеспособное войско, выступил в поход против болгар и с первого же приступа овладел всеми пограничными с Византией укреплениями. Но, осмотрев лежащую перед ним страну, Никифор обнаружил, что она гориста и покрыта лесами, в ней много рек и болот. Решив, что вести туда неподготовленное войско не стоит, император отправился восвояси. Позднее стало известно, что Фока возвел в достоинство патрикия некоего Калокира и отправил его к русам, снабдив золотом в количестве около 15 кентинариев, с приказанием, как пишет Лев Диакон, «распределить между ними» золото и привести их в Болгарию, с тем «чтобы они захватили эту страну». Сам же император деятельно начал готовиться к новому походу на арабов.

Калокир прибыл к Святославу, завязал с ним дружбу, успешно «совратил его дарами и очаровал льстивыми речами», а затем уговорил выступить против болгар. Святослав, сообщает византийский хронист, был «не в силах сдержать своих устремлений», он мечтал овладеть страной болгар и, будучи «мужем горячим и дерзким, да к тому же отважным и деятельным», поднял на войну «все молодое поколение», собрав войско, состоявшее, «кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей»[2]. В августе 968 года русы двинулись на болгар. Время для похода было выбрано не случайно: урожай в Болгарии собрали, и Святослав был уверен, что его огромное войско будет обеспечено продовольствием. Болгары узнали о приближении врага, когда Святослав был уже на Дунае, готовясь к высадке на берег. Они собрали войско из тридцати тысяч человек, но русы, выбравшись на сушу, сомкнули щиты и, обнажив мечи, бросились на врага. Не выдержав первого же натиска, болгары обратились в бегство. Русы осадили их крепость Доростол. Так начался поход Святослава на Балканы.

В рассказе Льва Диакона много неясного и даже странного. Прежде всего, странным представляется поведение Никифора Фоки. Император, который вообще был человеком мрачным, расчетливым и потому уравновешенным, вдруг срывается на болгарских послов, явившихся к нему с вполне законными требованиями (чем удивляет, кстати, самого Льва Диакона), унижает их. Затем в затянувшемся припадке бешенства готовит армию к походу, начинает войну с болгарами, штурмует города, но, испугавшись дальнейших трудностей, отступает, решив натравить на болгар русов.