– Можешь отвезти меня домой и вернуться, – предложила я.

Эллиотт медленно покачал головой.

– Ни за что.

– Все равно мне пора домой.

– Нет проблем. Немного покатаемся, и ты вернешься домой к десяти часам. Договорились?

«Крайслер», натужно гудя, разогнался до сорока миль в час и покатил по улице, ведущей к кафе «У Браума». Эллиотт подъехал к нему со стороны окошечка для обслуживания автомобилистов, заказал два рожка мороженого и два вишневых лаймада, после чего мы поехали дальше.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Я верну тебе деньги.

– Нет, не вернешь. Я угощаю.

– И спасибо, что подвез до дома и пригласил на игру. Было весело.

– Весело смотреть на меня?

– И это тоже, – призналась я, чувствуя, как краснеют щеки.

Когда мы получили мороженое, Эллиотт поднял свое, точно бокал вина, и провозгласил:

– За «Грязных котов»!

– И за их квотербека, – добавила я, осторожно прикасаясь своим мороженым к мороженому Эллиотта.

Эллиотт просиял и откусил всю макушку рожка. Стакан с лаймадом он зажал между колен, одной рукой крутил руль, а другой держал мороженое.

Он рассказывал о разных играх американского футбола, о том, почему та или иная игра была хороша или плоха. В общем, болтал, не замолкая, а припарковавшись перед моим домом, довольно вздохнул.

– Мне будет недоставать футбола.

– Разве в университете ты не будешь играть?

Эллиотт покачал головой.

– Нет. Для учебы в университете мне понадобилась бы стипендия, а я не настолько хорошо играю.

– Ты же сказал, тебя считают одним из лучших в штате.

Эллиотт немного помолчал.

– Ну, да.

– Значит, ты хорошо играешь, Эллиотт, и можешь получить стипендию. Поверь в себя.

Он пожал плечами и моргнул.

– Ух ты. Думаю, я просто не мог в это поверить. Возможно, я и правда смогу пойти в университет.

– Сможешь.

– Ты так думаешь?

Я кивнула.

– Да.

– Мама и тетя Ли хотят, чтобы я поступил в университет, но я немного устал от учебы. Мне хочется заняться чем-то другим, посмотреть мир.

– Ты мог бы передохнуть год и попутешествовать. Думаю, это было бы весело. Правда, мой папа говорил, что те, кто после школы устраивают себе перерыв, ни за что не поступят в университет. К тому же, если ты возьмешь свободный год, тебе могут не дать стипендию.

Эллиотт повернулся, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от моего. Сиденья были шершавые и пахли плесенью, и этот запах смешался с исходящим от Эллиотта запахом пота и недавно нанесенного дезодоранта. Он нервничал, и я тоже начала волноваться.

– Я тебе подхожу, – сказал он наконец. – Знаю, ты мне еще не доверяешь, но…

– Эллиотт, – выпалила я и вздохнула. – В один день я потеряла двух дорогих мне людей. Папа умер, и я осталась одна, с ней, а ты просто бросил меня одну. Тут дело не в доверии, – я плотно сжала губы. – Ты разбил мне сердце. Даже если бы мы смогли вернуться к тому, с чего начали… девушка, которую ты знал… ее больше нет.

Он покачал головой, его глаза поблескивали.

– Ты должна знать, что по собственной воле я бы никогда не уехал вот так. Мама пригрозила, что, если я с ней не уеду, она больше никогда не позволит мне вернуться. Она видела, как ты мне дорога. Она поняла, что для меня это единственное место, где я должен быть, и была права.

Я нахмурилась.

– Почему? Почему я так тебе нравлюсь? У тебя же столько друзей, и к тому же большинство из них меня не любят. Я тебе не нужна.

Эллиотт с трепетом смотрел на меня несколько долгих секунд.

– Тем летом я влюбился в тебя, Кэтрин, и с тех пор люблю тебя.

Несколько секунд я пыталась подобрать правильный ответ.

– Я уже не та, что прежде, Эллиотт.

– Нет, ты осталась прежней, я это вижу.

– Это было давно.

Он пожал плечами с видом человека, который не собирается извиняться за свои слова.

– Не так просто забыть свою первую любовь.

Я снова попыталась найти достойный ответ и не нашла.

Эллиотт сдвинул брови, в его глазах сверкнуло отчаяние.

– Ты дашь мне второй шанс? Кэтрин, прошу, – взмолился он. – Обещаю, я больше никогда тебя не брошу, клянусь своей жизнью. Мне больше не пятнадцать, теперь я сам принимаю решения и надеюсь, что ты все-таки простишь меня. Не знаю, что со мной будет, если ты мне откажешь.

Я повернула голову и посмотрела на гостиницу. Свет в окнах не горел, в доме все спали.

– Я тебе верю, – сказала я. Потом продолжила, не дав ему возможности широко улыбнуться, – но после смерти папы мамочке стало хуже. Мне приходится помогать ей в нашей гостинице. У меня едва хватает времени на саму себя.

Эллиотт улыбнулся.

– Я на все согласен.

Я сделала то же самое в ответ, но улыбка быстро сошла с моего лица.

– Ты не можешь войти и не можешь задавать вопросы.

Он нахмурился.

– Почему?

– Это уже вопрос. Ты мне нравишься, и мне хотелось бы попробовать. Но я не могу говорить о мамочке, а тебе нельзя заходить внутрь.

– Кэтрин, – Эллиотт взял меня за руку и переплел свои пальцы с моими. – Твоя мать тебя обижает? Кто-то из ваших постояльцев относится к тебе неуважительно?

Я покачала головой.

– Нет. Она просто очень замкнутый человек.

– Ты мне расскажешь? Если это изменится? – с надеждой спросил Эллиотт, сжимая мою руку.

Я кивнула.

– Да.

Он потянулся ко мне, сжал мое лицо в ладонях и закрыл глаза.

Не зная, что делать, я тоже закрыла свои. Губы Эллиотта мягко коснулись моих губ. Поцеловав меня, он тут же отстранился, улыбаясь. Потом снова наклонился и опять поцеловал, но на этот раз его губы раздвинулись. Я попыталась сделать то же самое, паникуя и одновременно тая от восторга. Теплый язык Эллиотта скользнул мне в рот. Я обняла его за шею и прильнула к нему, отчаянно желая, чтобы он обнял меня крепче. Скоро придется выйти из машины и вернуться в гостиницу, поэтому мне хотелось почувствовать заботу Эллиотта. С ней я смогу продержаться до завтрашнего дня.

Когда в моих легких закончился воздух, Эллиотт отстранился и прижался лбом к моему лбу.

– Наконец-то, – едва слышно прошептал он.

Затем добавил:

– Завтра в девять утра я буду качаться на качелях у тебя на крыльце. Принесу черничный хлеб на завтрак.