— Жалко разбивать твои ванильные иллюзии, но мы трахались в первый же вечер, сразу, как только познакомились, — цинично усмехаясь, произносит он, — на этом самом столе, когда ты пьяная заснула.

Хлопает ладонью по столешнице, не сводя с меня безжалостного взгляда.

Больно до невозможности, даже дышать не получается.

— Ром… — пытаюсь что-то сказать, но горло перехватывает спазмом.

— Потом еще несколько раз в комнате, и с утра разок, для закрепления результата.

Он меня убивал, осознанно ломал жестокими словами, разрушая весь мой мир, разрывая душу в клочья.

— Как же так? — спрашиваю растерянно, чуть дыша.

— А вот так, Варь. Легко и непринужденно. И если бы не была такой блаженной простофилей, то запросто поняла бы что твоя «подруга» — бл*дь, каких еще поискать надо.

— А ты? Кто ты Неманов?

— Я — сволочь, Варя, — его взгляд темнеет, — всегда был и останусь. То, что ты там обо мне напридумывала, не имеет никакого отношения к действительности.

От его настроя — злого, насмешливого еще больнее становится.

— Ром, за что ты так со мной? — спрашиваю чуть дыша, — я же так старалась…

— Старалась? Не тем местом ты старалась, дорогая моя. Я все понимаю, тебя воспитали по принципу «путь к сердцу мужчины лежит, через его желудок». Только мне столько сожрать не по силам.

— Тебе не нравится, как я готовлю? — спрашиваю потеряно. Разве можно вот так поступать только потому, что тебе не нравится еда?

— Лисовая, не тупи! — строго произносит он, — тебе не идет притворяться дурочкой.

Я не притворяюсь. Я действительно ничего не понимаю, у меня шум в голове, грохот в ушах.

— Ты вся в своих щах-борщах, уборках, глажках. И дальше проклятых кастрюль ничего не видишь!

— Что я должна видеть? — сейчас задохнусь, вспоминаю сегодняшнее эротическое шоу и меня буквально выворачивает наизнанку от черной ревности.

Рома на мгновение замолкает, а потом, отвечает, глядя мне прямо в глаза:

— Ты никакая, Варя! Просто никакая. Мышь! Серая, вечно копошащаяся в своей норе мышь.

С ресниц сорвалась горькая слеза.

— Посмотри на себя! На голове не пойми что! Пучок этот идиотский, как у кассирши в сельском буфете.

Непроизвольно руку вскидываю, к волосам прикасаясь.

Неманов тут же перехватывает запястье и с силой тянет на себя, разворачивая тыльной стороной ладони кверху.

— Ты вообще в курсе, что ногти можно красить не только прозрачным лаком? И на ногах тоже? Ты ведь приятная, даже красивая, но умудряешься все свои достоинства закопать так глубоко, что их и не рассмотришь под ворохом бессмысленных комплексов. Я понимаю, что для своей бабули ты всегда самая красивая и самая нарядная. Но для других …Увы и ах!

Каждое его слово, как нож в спину, который он вгоняет со всего маху, а потом медленно с садистским удовольствием поворачивает в ране.

— С тобой скучно! Каждый день копирует предыдущий. Твоя суета, чрезмерная забота, снование вокруг — утомляют. Лучше бы не вокруг меня прыгала, как преданная собачонка, а собой занималась. Глядишь и поинтереснее бы стало.

— Скучная, — уточняю, и поджав губы вздергиваю подбородок, глаза к потолку, надеясь справится со слезами.

Господи, я сейчас точно умру. От разрыва сердца!

— Скучная! — подтверждает свои жестокие слова, — а в постели с тобой вообще можно от тоски свихнуться.

Я больше не могу! Не выдержу! Замолчи пожалуйста! Умоляю.

— Бревно. Вечно стыдящееся себя и своих желаний. Думаешь то, что ты легла, руки-ноги в сторону разметала — это предел мужских фантазий? Я пытался, Варь, честно пытался. Подвигнуть тебя к чему-то новому, к экспериментам. В ответ тишина, — лупит жестокими словами, вываливая на меня тонны неприглядной правды. Той правды, которую я предпочитала не замечать.

— Чтобы отношения гармоничными были, в них не только жратва должна быть, уют и спокойствие. В них еще огонь должен полыхать. Интрига. Секса много и разного.

Снова вспоминаю, как он двигался, имея Соловьёву. Быстро, жестко, не жалея. Со мной такого никогда не было…потому что я так не хотела.

— Такого, как с Ирочкой? — выдыхаю из последних сил. Получается жалко, как у побитой собаки.

— И такого тоже. Так что зря убежала! Постояла бы, посмотрела, как надо. Поучилась бы, — глумливо усмехается, и мне хочется броситься на него, вцепиться своими не накрашенными ногтями в холеную наглую морду. Причинить боль, хотя бы одну сотую от той, что разрывала меня изнутри.

— Тебе не стыдно? — глотаю слезы, — ты представляешь какого это. Вот так… увидеть.

— Соболезную, — жмет плечами.

— Я же все для тебя делала. Все!!!

— Я тебе даже больше скажу, Варенька, ты лишку делала. Столько всего и все для меня одного — неподъемная ноша, — продолжает насмехаться нал моими порывами, над тем, что я делала от чистого сердца, потому что любила до изнеможения.

— Ладно. Мне пора, — разворачивается и идет в коридор, а я как тень плыву следом, — А это, можешь оставить себе на память. — ногой легко отпихивает в сторону сумку со своими вещами.

Подступает ко мне близко, чуть ли не в плотную:

— Адьёс, Мышка. Желаю удачи на кулинарном попроще. Научишься готовить что-нибудь интересное — приходи. С удовольствием попробую, — с глумливой улыбкой делает под козырек, и уходит, даже не потрудившись прикрыть за собой дверь

Я стою посреди коридора. Разбитая. Разорванная на части. В теле не осталось ни единой клеточки, которая бы не билась в агонии, не истекала кровью.

Зажимаю себе рот руками, чтобы не завыть в голос, потому что он еще не уехал, стоит на площадке, ждет лифт. Пытаюсь сохранить хотя бы крупицы собственного достоинства, и не упасть еще ниже. Хотя куда ниже. Это и так самое дно.

Ощущения, будто ребра выламывают на живую, железным крюком раздирают измученную плоть. Еще сильнее прижимаю ладони к губам, а по щекам градом бегут слезы.

Не могу поверить, что это происходит на самом деле, что это не сон.

За что он так со мной??? Ведь я же люблю его! Все для него было! Вся я! А он…

Наконец слышу, как закрываются дверцы лифта, и кабинка опускается. На этом силы покидают окончательно. Реву навзрыд. Всхлипывая, давясь слезами, размазывая их вместе с тушью по лицу.

Придерживаясь за стену, на дрожащих ногах, подхожу к двери и закрываю ее, чтобы не пугать соседей своим воем.

Варенька

На следующее утро проснулась разбитой, размотанной на тонкие нити, с одной единственной мыслью — почему я еще жива? Это такое мучение, такая боль, что больше не хочется продолжать. Хочу сдаться. Сложить руки на груди и больше никогда не просыпаться.