– Омари!

Грузин бежал к машине от постовой будки, из которой должен был позвонить на Литейный и доложиться.

– Бегите назад, скажите, чтобы развели мосты.

Отдав приказание, Шепелев сел в машину к инженеру на заднее сидение.

– А теперь за танком, Егор.

Навроцкий развернул танк и увидел – автобус уходит вперед на скорости, превышающей скорость тяжелой бронированной машины. Но зато разведчик заметил трамвай, громыхающий по улице, пересекающей улицу Стачек. Петергофская улица, вспомнил граф. И тут же поправился – в этом году ее переименовали в улицу Трефолева. Разведчик бросил «КВ» в сторону трамвая. Началось сближение. И только тогда Навроцкий разглядел, что перед ним не трамвай, а мотовоз, толкающий впереди себя ремонтную платформу. Но переигрывать он не стал.

Машинист мотовоза не выпрыгнул, потому что до последнего не мог поверить, что невесть откуда взявшийся танк идет на него. Лоб многотонной машины встретил катящуюся по рельсам навстречу платформу.

– Смотри! – повторял Навроцкий.

Конструктор смотрел. Его глаза были широко распахнуты, а в голове паровым молотом стучала мысль «Что делать? Что делать?»

– Отвечать только на мои вопросы, никакой болтовни, инженер, – сказал капитан, доставая из внутреннего кармана костюма блокнот.

Инженер угрюмо промолчал, отвернувшись к окну. «Эмка», сигналя автомобильным гудком, миновала половину улицы, погрузившуюся в темноту, и выехала на освещенную пока половину.

– Первый вопрос, инженер. Есть ли в танке боезапас для пушки или пулеметов?

– Нет. Ничего, – сказал, как огрызнулся, инженер.

– Горючее?

– Полные баки! Понимаете! – обернулся к капитану и завопил Тихонов. – Мы заправили его, потому что ночью должны были перегонять на полигон. Куда вы смотрели!

Капитан сграбастал инженера за грудки.

– Хватит истерить, инженер. Мне надоело. Какой запас хода?

От возмущения Тихонов делал ртом рыбьи движения.

– Какой запас хода, повторяю?

– Двести пятьдесят километров, – сознался наконец инженер.

– Какова скорость танка?

– Максимальная – тридцать пять километров в час. Это тяжелый танк, – инженер постепенно возвращался в то состояние духа, что заставляло его бегом преследовать танк на территории завода.

Шофер Егор не выдержал и хмыкнул. Мол, что это за скорость, куда с такой ускачешь.

– Его проходимость? – продолжал свой допрос капитан.

– Очень высокая, – в голосе инженера послышалась гордость за своего стального питомца. – Берет стенку в метр, ров до двух с половиной метров, подъем до сорока градусов. Пройдет вброд на глубине в полтора метра. Удержится при крене…

– Ладно, это неважно, – прервал командир. – Как его остановить, инженер?

Лоб «кэвэшки» вмялся в борт грузовой платформы. Танк выбил платформу с рельсов и потащил впереди себя. Из-под колес, скребущих по асфальту, кометными хвостами летели искры.

Машинист мотовоза, когда до него дошел смысл происходящего – а это случилось за мгновение до столкновения – схватился обеими руками за низ сидения, изо всех сил сжал его пальцами и закрыл глаза. Машиниста перевернуло вместе с легким мотовозом, который от удара бросило в противоположную движению танка сторону, закрутило на сцепке и опрокинуло. И протащило за платформой (еще какое-то время живой машинист, лежащий на стекле и заваленный стеклом, видел, как проползает под ним в разбитом оконном проеме диабаз, которым вымощено междупутье).

А платформу уводило, как бы стаскивало с танка, и наконец машина, на прощание зацепив гусеницей и сорвав задний борт платформы, избавилась от нее.

– Вот он, с-сучара, – то и дело повторял себе под нос шофер Егор. Гигантскую машину он (а вместе с ним командир и прихваченный им пассажир интеллигентского вида) разглядел, когда та уходила от улицы Трефолева по Стачек к следующему перекрестку. Изувеченный мотовоз Егор на всякий случай обогнул с запасом.

– Что ж это он делает, гнида? – не выдержал шофер. – Зачем?

«Эмка» стала быстро догонять танк.

– Я повторяю, как его остановить? – Командир словно и не заметил покореженного транспорта.

– Вы видели! – Зато заметил инженер, и это вновь ввергло его в состояние сильной душевной неустойчивости. – О чем вы говорите! Остановить! Чем хотите останавливать? Руками?

– О том, инженер, говорю, – Шепелев, с трудом сдерживая себя, показал пальцем на лобовое стекло, за которым укрупнялись очертания догоняемого танка, – что он скоро окажется в центре. Там полно людей и машин. А он прет напролом. Что можно сделать?

– У него броня толщиной в семьдесят пять! Его не пробьешь рядовым ПТО, – с остатками истерии в голосе говорил инженер, но волна неспокойствия вновь пошла на убыль. – А в лоб его не возьмет и сто пятьдесят второй калибр.

Автомобиль догнал танк «Клим Ворошилов» и пристроился сзади метрах в двадцати от танкового зада, окутываемого сизыми выхлопами. Грохот и рев ворвался в салон «эмки».

– Вот такую дистанцию и сохраняйте пока, Егор, – распорядился командир. – Товарищ инженер, забудьте об артиллерии. Как без нее остановить?

– Без нее? То есть вы хотите, как вы есть сейчас его остановить? – инженер криво ухмыльнулся и показал головой почему-то на Егора. – А знаете, – Тихонов вдруг ушел глазами в сторону, как бывает с людьми, погрузившимися в задумчивость, – есть способ. Правда, тоже требует оснащения.

– Ну? – не мог сдержать нетерпения командир, который здорово устал от перепадов настроения инженера.

– Можно ослепить танк…

– Вы хотите, чтобы я теперь раздавил троллейбус, изобретатель? – нажимал Навроцкий на конструктора, понимая, что представление получилось не слишком впечатляющим. – Говорите, как нам спастись! Живо!

– Хорошо, – произнес Котин. Он сполз на днище танка и сидел, касаясь плечом сидения механика, одним коленом упираясь в рычаг переключения скоростей. – Я скажу. Вам надо повернуть назад и прорываться в Эстонию. Топлива хватит. Баки заправлены полностью. Все шестьсот пятнадцать литров.

– Отлично! – воскликнул Навроцкий, направляя танк к обочине. – Замечательно! Этого и ждал! Чтобы меня встречала вся артиллерия всех воинских частей на долгом и трудном пути!

«КВ» достигла тротуара и въехала на него.

«Геройствует ученый, – думал граф Денис Александрович. – Геройской дури много накопилось. Ну ничего, в гестапо от нее ничего не останется. Он еще не знает, кому его передадут в подарок, а скажи – не поверит. Даже когда он как ходячий чертеж лучшего в мире танка окажется в Германии, то еще будет думать, что сумеет всех перехитрить, наговорить не то и не все. От его геройства ничего не останется после первой же встречи с Мюллером. Баварский мясник знает свое дело, я не знаю никого, кто бы мог с ним в сравниться в усмирении строптивых. А я доставлю изобретателя в Германию, клянусь, лично доставлю».