Кто написал эту чушь?

Она увидела себя в зеркале: женщина откидывает назад волосы и завязывает их лентами. Настоящая Джейн. Настоящая я.

Кто писал тебе роли, о Джейн?

Я сама. На свою голову. Никогда в жизни я не знала, что сказать, если происходило что-то хорошее. Наконец-то происходило.

Черт возьми!

Вот те на!

Вот это да!

Только подумайте!

Джейн повернулась к унитазу.

Господи! Дожили: он даже не спустил воду.

У него что, дикие родители? И сам он тоже?

Конечно, дикий! Трахает всех баб в городе, кроме меня.

Она нажала на спуск, смотрела, как бежит в унитазе вода, и пыталась вспомнить, когда в последний раз происходило что-то хорошее. Что-то замечательное, что-то потрясающее.

Уилл. Вот когда.

Малышок Уилл. Уилки — так она его называла, когда он только родился.

Уилки — малышок,

Бегает по городу голышом.

Замечательно. Потрясающе. Жизнеутверждающе.

А сейчас спит в соседней комнате. Дар.

Она умылась, почистила зубы и, захватив ботинки Гриффина, вернулась одеваться в спальню.

Только посмотрите на него! Можно привести сюда хор и оркестр, грохнуть «Аллилуйю», а он даже не шелохнется. Век не поднимет. Дорогуша моя — спишь себе утром после бог знает какой ночи. Греховно красивый, красиво греховный.

Прелестный сценарий.

И как все это называется? Семилетнее наваждение?

Да. Только уже восьмилетнее — почти девятилетнее.

По его лицу можно подумать, будто он только что встречался с Моной Лизой.

Чтобы добраться до своего белья, Джейн пришлось снять со стула одежду Гриффа, брошенную туда в темноте.

Запах. Нечто новое. Одеколон. Но откуда?

Гриффин пользовался только одним одеколоном. Всегда одним и больше никаким. Всю жизнь. «Герлен Ветивер». Но это был не он.

Джейн посмотрела на кровать и снова на одежду. Сверху лежали трусы. Она поднесла их к носу. Боже правый, едва не произнесла она вслух. Да они пропитаны этим запахом. Его трусы!

Правда, трусы чистые, отметила она. Все, что он носил, всегда было безупречным.

Кто, черт побери, их надевал?

Не спрашивай.

Она отшвырнула трусы в сторону.

Но вопрос оставался.

Мужской одеколон.

И что?

Сюжет закручивается.

Джейн надела туфли и направилась к двери.

Кто пишет тебе диалог, детка? Прошлая ночь не была ни непроглядной, ни грозовой. Но голову даю на отсечение: рассказывая эту историю — а такое непременно когда-нибудь случится, — ты обязательно опишешь ее таковой. Если только не сосредоточишь свой раздрызганный, бедный умишко. Радуйся хотя бы тому, что твой супруг дома. Сияет солнце. Вот он, прекрасный новый мир Олдоса Хаксли.

Заткнись, прошу.

Уилл и Мерси уже сидели на кухне.

— А я и не слышала, что вы приехали, — удивилась Джейн.

— Прошмыгнула тихо, как мышка, когда увидела машину Гриффина. Надо же было так ее поставить! Похоже, веселая была вечеринка. Вы вдвоем ездили?

— Нет, — ответила Джейн, не вдаваясь в объяснения.

Она поцеловала Уилла в лоб и погладила ему шею сзади.

— А где Редьярд?

— В саду.

Джейн посмотрела сквозь проем задней двери на «лексус». Машина стояла под странным углом, словно Грифф решил проехать поперек газона миссис Арнпрайр, но вовремя затормозил.

— Я буду весь день в театре. Пообедаю в «Зеленой комнате».

— Хорошо.

Она зашла в столовую и украдкой положила в сумку бутылку «Мерло». Штопор Джейн носила с собой постоянно — на всякий случай. Единственный недостаток «Зеленой комнаты» заключался в том, что там не подавали спиртного. Даже пива. Наверное, хорошее правило.

Пряча вино, она продолжала разговаривать с Мерси:

— Можете воспользоваться моим отсутствием и немного прибраться в студии. Там сто лет не пылесосили и не вытирали пыль.

— Потому что вы вечно там запираетесь. Не войти.

— Сегодня — пожалуйста.

Джейн вернулась на кухню, достала из холодильника йогурт и сок и подсела к столу.

— Даже не пытайтесь вытащить Гриффа из постели. У него сегодня нет дневного спектакля. В театр ему нужно только к семи. Он вернулся очень поздно. Так что будьте с ним помягче.

— Обязательно, — отозвалась Мерси.

— Папа пришел домой как раз перед шестью часами, — вставил Уилл. — Я видел его на лужайке.

Мерси отвернулась.

— Ну, ну. Так поздно? Я ничего не слышала, — сказала Джейн.

Как бы не так, подумала про себя Мерси. Судя по твоему виду, ты и сама не сомкнула глаз.

Через четверть часа Джейн взяла рабочую сумку, кошелек, ключи от машины и поцеловала сына и Мерси на прощание.

— Привет! Я пошла. — И добавила: — А вот и Редьярд. Здравствуй, песик. И до свидания всем.

— Твоя мама, кажется, в хорошем настроении, — проговорила Мерси, высыпая в собачью миску сухой корм.

Уилл не ответил. Он ел свой завтрак — «Фростед флейкс», стучал каблуками по перекладине стула и думал о Долговязом Сильвере. Пятнадцать человек на сундук мертвеца — ùo-xo-xo и бутылка рома…

Ром — это спиртное. Так ему говорили.

Уилл посмотрел, как от дома отъезжала машина Джейн, и попытался представить мать в хорошем настроении. Но не смог, поскольку понимал, что она притворялась.

Через полчаса Уилл отправился наверх, в ванную.

Дверь родительской спальни оказалась открытой.

Оконные шторы из белого хлопка развевались и тянулись к кровати, словно хотели потрогать Гриффина. Ветерок с улицы доносил запах свежескошенной травы.

Подошел Редьярд и встал рядом с Уиллом.

— Не входи, — шепнул ему мальчик и взял пса за ошейник. — Его нельзя будить.

Редьярд сел.

Уилл, несмотря на то, что сказал, шагнул в спальню и остановился в ногах кровати.

Одеяла были скомканы и сбиты — как и его собственные нынешним утром.

Метался во сне…

Еще одно новое словечко.

Гриффин лежал на боку лицом к окну. Одна рука прижата к доске в изголовье кровати, другая, невидимая, согнута под подушкой. Та рука, что была снаружи, словно тянулась вверх. В потолок или в небо? Пожалуйста, мисс Диксон, мне нужно в туалет… Или, по-другому: я могу ответить — взгляните на меня…