Люди в библиотеке молча работают за многочисленными компьютерами. Михаэль знает, где стоят книги, но снова ищет по каталогу. «Фашист»: на экране высвечиваются ссылки 1–12 из 1547. Идет в кафе, берет кофе и претцель. Непонятно, за что браться в первую очередь.

Михаэль бродит вдоль стеллажей. В этом отделе он один. В дальнем углу зала библиотекарша расставляет книги. Он идет вдоль стеллажей с книгами. Пробегает глазами верхний ряд, средний, нижний, выдергивает наугад, что под руку попадется. Руки уже начинают болеть. Он кладет стопку книг рядом с собой на пол и продолжает поиск. Теперь он читает аннотации, сведения об авторах. Академики, историки, уцелевшие на войне, их дети. Евреи, американцы. Изредка немцы. Много книг на английском языке. Михаэль преподает английский; свободно на нем читает. Стопка книг рядом с ним растет.

Потом он начинает раскрывать одну за другой книги и читать посвящения. Сиротливые имена на пустой странице. Часто это имена родителей, бабушек или дедушек. Михаэль понимает, что они умерли. Погибли.

На другой полке стоят дневники. Американские служащие, журналисты; какая-то немка. Из того же города, что и ома. И родилась в том же году.

В три захода Михаэль переносит книги на стол к окну. Библиотекарша медленно приближается. Тележка ее почти опустела. За окном темноту пронзает желтобелый свет фонарей. Михаэль спускается вниз, чтобы позвонить Мине, но включается автоответчик. Он говорит: «Я буду поздно; ешь без меня». Наспех выкуривает на крыльце сигарету.

Библиотекарша стоит, склонившись над отобранными Михаэлем книгами, она явно не ожидала его увидеть.

– Вы вернулись?

Коротко, сухо улыбается, отходит к полкам. Михаэлю становится неловко: а вдруг она прочла заголовки? Тут же себя одергивает: «А что еще здесь можно читать?» И все же поворачивает книги корешками к стене.

В его распоряжении три часа. Михаэль читает подряд, начиная с верхней книги, делает выписки. Вот дневник с многочисленными газетными вырезками. Написан каким-то американским журналистом: жил в Берлине до войны, потом туда вернулся. Толкует об идеологической обработке, беспрекословности, давлении улицы: антисемитизм в школах, на плакатах, в переполненных городских трамваях. Михаэль читает с щемящей тоской; перечитывает, выписывает.

Места все заняты, входит пожилая женщина. У нее тяжелые сумки, но никто не встает. Журналист рассержен, он уступает место, но женщина не садится. Как будто не замечает. Другой мужчина говорит «не беспокойтесь» и кончиком зонта чертит на полу, у ног женщины, букву «Е». Та стоит у самого выхода и молчит. Обижена? На остановке выходит и идет по улице. Мужчина с зонтом хохочет. Плюет ей вслед из окна.

Доставая следующую книгу из стопки, Миха пробегает глазами написанное. И на миг замирает в тревоге. Его записи бледны; просто слова на бумаге. Он пишет снова; отчетливее, пронзительнее, надавливая на ручку. Подчеркивает: плюет и хохочет, но и эти усилия не дают результата; все неправильно. Записи должны говорить о большем, не хуже, чем книги. Должны что-то сообщать о нем самом. Но кроме неловкости, демонстрировать нечего; отклик не получается.

Миха задумывается. Это была еврейка. Но когда он записывает слова, они становятся холодными и безразличными, и он торопливо переворачивает страницу.

* * *

Михаэлю делается страшно. От библиотечной тишины; от холодной отстраненности своих записей. Он решает пойти домой.

Когда он заходит, Мина висит на телефоне, болтает с подругой. Голодный, Михаэль лезет в холодильник за едой. Идет с тарелкой в прихожую, ест и смотрит, как Мина болтает по телефону. Она машинально чиркает ручкой; кончики пальцев и тыльная сторона ладони в черной пасте. Говорит по-турецки, потом по-немецки, потом опять по-турецки. Потом вместе с Михой забирается в ванну. Он хочет рассказать ей о записях и о том, как они его напугали, но Мина бросается пересказывать ему подружкины сплетни, строит планы на выходные. Миха слушает, отмывая ее кожу от чернил. Я ведь толком ничего не нашел. Думает про себя. Тут и рассказывать, наверное, нечего. Завтра суббота, а пока он лежит в теплой ванной, обняв Мину, и с облегчением предвкушает время, которое они смогут провести вместе.

* * *

Когда Миха вспоминает своего опа, на ум первым делом приходит только хорошее.

Я был у него единственным внуком. Когда я родился, опа нарисовал для меня картинки: птичек, лошадок и белку. Рисовал в госпитале синей шариковой ручкой, разговаривал со мной, лежащим в кроватке.

Михаэль столько раз слышал эту историю, что она стала будто его собственным воспоминанием. Он хранит эти рисунки в коробке в шкафу, над обувной полкой. Картинки красивые: тщательно прорисованные и изящные. Белка держит в лапках орех, а на хвосте видны крошечные штрихи синей пастой, с годами размазавшиеся.

* * *

Еще у Михаэля есть две фотографии, где он вместе с опа.

Одна из них черно-белая. На ней Михаэль еще совсем младенец. Опа – в черном костюме, а Михаэль – в крестильной рубашке. Опа стоит и держит на руках Михаэля, который с удивлением смотрит на него снизу вверх. Тянется ручонкой к дедову лицу, а опа улыбается ему, подняв брови. Предполагалось, что это будет торжественный портрет, но опа, кажется, забыл про фотографа.

– Это-то мне в этой фотографии и нравится.

Так сказал Михаэль Мине, впервые показывая ей снимок.

– Понимаешь, ему полагалось бы смотреть вперед. А он смотрит только на меня.

Говоря это, Михаэль покраснел, а Мина расхохоталась, но она видела, что он прав. И Михаэль улыбнулся, несмотря на багрянец на щеках, потому что он тоже это видел.

На второй фотографии они сняты незадолго перед тем, как Миха пошел в школу. Незадолго до смерти опа. Эта фотография цветная, сделана за семейным столом, опа без пиджака, а Михаэль в пижаме – оранжевой с голубым.

– Пора было ложиться спать. Я пришел сказать «Спокойной ночи», а опа разрешил мне остаться.

На снимке Михаэль сидит, болтая ногами, у опа на коленях и улыбается в объектив. За ними, повернувшись лицом к камере и подняв бокал, хохочет дядя Бернт. Опа обхватил Михаэля руками за живот и тоже улыбается, но в камеру не смотрит. Он видит только мальчика, сидящего у него на коленях; на столе оставлены снедь и вино, и фотограф снова позабыт.

* * *

Почему не раньше?

Новый вопрос вертится у Михи в голове.

Я давно должен был этим заинтересоваться.

* * *

В субботу после обеда Миха с Миной едут к ее родителям. Это недалеко, но на улице холод, поэтому они садятся в автобус. С утра Мина купила булочек, и из бумажного пакета, что у нее на коленях, аппетитно пахнет сладким. Мать Мины обожает немецкие булочки; по мнению своего мужа, чересчур.