Поразительно, что аппетиты Евразия обозначает до того (и вместо того), как решает, что она на завоеванных площадях станет делать. Организовать игорную зону — это лишь звучит вопиюще вульгарно, ничего иного в принципе быть не может.

В ходе сегодняшнего, очередного вразумления Украины российский писатель-патриот Проханов восклицает: «в Новороссии образуется новое общество, свободное», и т. п. (Одновременно он выражает желание поднести кринку парного молока солдату, присоединяющему Украину, дабы воин «испил млечной свежести»). Разумеется, никакого нового общества, нового хозяйства построить нельзя. Рабочий Украины перейдет в подчинение олигархам Москвы, и рабочему объяснят, что быть холопом русского барина почетно, а быть холопом украинского — дурно. Будет тот же старый, единственно возможный на безмерной территории «Евразии» экстенсивный феодализм. Поскольку Россия как черт ладана боится федерализации, то борьба всегда идет за устранение мятежей, подавление вольных бояр, приближение бояр послушных, создание системы подчиненных феодов. Прибирание земель под руку одного царя и есть история страны, другой истории нет. Мы помним из прошлого не законы (их всякий правитель меняет и никто не соблюдает), не конституцию (которая переписывается и трактуется как угодно), не морального человека, идущего поперек царской воли, — мы помним лишь геройство, выраженное в присоединении новых и новых земель. Царь понятия не имеет, что делать с территорией, богатой, но вялой — и на протяжении всей истории России экономическое бессилие нуждается в новых территориальных присоединениях, дабы иллюзия роста, хоть бы лишь физического, сохранялась. Безмерно разбухшее пространство обязано жить централизованным, но приказ, исходящий из центра, никогда не доходит до окраин, и нет мысли, объединяющей это пространство — и уже не будет. И когда произойдет по желанию писателя-патриота и «желто-черная ленточка победы опояшет земной шар», это будет лишь означать, что земной шар умер.

Определить размер выдуманной Евразии нельзя — поскольку ее в природе нет.

Иногда сообщают, что Евразия — это, попросту, сама Россия; это самоназвание России, вроде как Альбион у Англии. Но чаще говорится, что Евразия — это то неохватное, что возникнет, когда Россия присоединит к своей невероятной территории еще и прочие земли. Размеров державы, сколь велики бы ни были сегодня, пока не хватает, но если захватить проливы Босфор и Дарданеллы, и т. п., вот тогда воцарится Евразия. А дальше? Что дальше-то будет? — может спросить растерянный обыватель. Захватим все, а потом? Дальше, судя по всему, наступит просветление и братская любовь.

Генеральный евразийский план развития любопытно сравнить с текущей ситуацией в Донецке. Признано, что самопровозглашенная республика является форпостом евразийства в битве против «атлантизма», однако сказать, за что сражается отдельный боец — невозможно. За Евразию, но за какой именно социальный строй? Часть ополченцев прокламирует социализм и национализацию предприятий; лидер вооруженных сил исповедует белогвардейские идеалы и говорит о Российской империи; премьер-министр считает себя евразийцем, а успевший прославиться боец Бабай мечтает о создании казачьего автономного государства. В какой мере чаяния рабочих совпадают с имперской концепцией, ответить просто: ни в какой. Все вместе это и есть «евразийство»: смысловая каша.

История «классического» русского евразийства простая и короткая: после невнятных деклараций место русского евразийства на исторической арене заняло ясное евразийство германское — и тем русское евразийство и закончилось. «Heartland» (Серединная земля) воспетая Мак Киндером, была апроприирована Хаусхофером и Гитлером, и евразийские концепции русских смотрелись на этом фоне и дилетантскими и несвоевременными. Н. Трубецкой мечтал эмигрировать из Европы в Соединенные Штаты (к атлантистам хотел, добавим саркастически), но не успел уехать, умер.

Евразийство германского издания — было разгромлено вместе с гитлеровской Германией; спустя годы евразийство воскресло вместе с нео-фашизмом, воскресло вместе с так называемой «консервативной революцией», возникло вновь, как альтернатива коммунизму и одновременно — альтернатива американскому финансовому капитализму. «Консервативную революцию» — романтизировали, к консервативной революции обращались от романтического желания противостоять «цивилизации потребления», некоторым представлялось это сопротивлением тоталитаризму.

Фашистами стали многие «модные» люди — рок музыканты и литераторы, политические журналисты и те, кто именовал себя философами — это был такой романтический фашизм, отрицание системности и насилия капитализма.

Anarchists and fascists got the city

Orders new!

Anarchists and fashists, young and pretty

Marching avenue!

(Анархисты и фашисты взяли город —

Порядки новые!

Анархисты и фашисты, юные и прекрасные,

Маршируют по проспекту!)

Это написано Э. Лимоновым в эмиграции: писатель, наблюдая гнилой рынок буржуазии, мечтает об обновлении общества. И это обновление, практически всегда, романтики связывают с фашизмом. Но боролись не только с буржуазностью, неприятна системность Запада, в которой не остается места удалому напору «молодого этноса». Здесь оказался востребованным этногенез Гумилева, и несмотря на огрехи теории (так спад «пассионарности» британского этноса приходится на правление Елизаветы), приняли как данность то, что этнос Евразии моложе. Почему так — не вполне понятно; однако, условились считать так. Любые обобщения всегда грешат — как «атлантические», так и оппозиционные им. Неприязнь вызывала книга Толкиена «Властелин колец», в которой мифологически системно было показано, как гуманный цивилизованный Запад обуздывает варварский Восток — и реакция закономерна:

Помнишь, брат, как давили эльфийскую мразь?

Как бежали на запад их гнусные орды?

Мы месили гондорскую грязь,

Чтобы ярче сиял белокаменный Мордор! —

это пишет литератор Елизаров; сегодня приятнее назваться орком, нежели эльфом — коль скоро эльфы представляют Запад, а орков и Мордор ограбили и унизили.

И сбылось по желанию поэта — стали орками, ждущими реванша за четверть века унижений.

Во время Веймарской республики — министр Германии Ратенау воскликнул: «Германию поместили в сумасшедший дом, и она сошла с ума». А с ума сходят все одинаково.

Казалось бы пустяк: ну, не согласен человек с политикой правительства. Но сегодня политика правительства приравнена к воле народа — и оппозиционер стал врагом народа. И прозвучало «пятая колонна»! И патриотические домохозяйки поверили, что певец Макаревич их враг, это из-за него жизнь не сложилась, это поэт Быков не дает расцвесть России! со страниц газеты Завтра взывают: «Государь, где твоя опричнина?» и люди построяют это — и не краснеют. И молят царя: Батюшка, не томи, начни войну! Долго ли унижаться в преклонении перед Западом?

Молодость, здоровый фашизм, братство сильных, есть что-то невыразимо прекрасное в марширующих батальонах. Если вдуматься, что ждало бритоголовых мальчиков в мирное время? — бессмысленное корпоративное существование. Офисный планктон пустили на пушечное мясо — чем худо? Лучше погибнуть в кратере евразийского вулкана, чем киснуть, подсчитывая чужую маржу! Не вполне ясно, что будет потом, когда закончится романтическая сага и начнутся евразийские будни — неужто возвращаться в офисы?