Это также означало, что я наконец осуществлю еще один замысел — навещу сына Алана и Дороти, Лоренса, когда его родителей точно не будет дома. Нам было о чем поговорить.

Пятница.

В шесть часов вечера Джеймз привез меня в Белсайз-Парк.

По дороге мы проезжали улицу за улицей с высокими светлыми домами, разделенными на шесть — восемь квартир. Но дом Алана и Дороти оказался более современным зданием, примерно тридцатых годов.

На табличке под звонком стояли обе фамилии: «Грей и Пейл». Я задержал палец на кнопке лишнюю секунду-другую — Лоренс наверняка включил стерео на полную мощность. Ему пятнадцать, родителей дома нет.

— Да? — произнес он.

— Я друг Лили.

— Ну и что?

— Ее парень. С которым ее застрелили.

— Чего вам надо?

Он оказался менее гостеприимным, чем я рассчитывал. Но я подготовился к визиту.

— Я хотел поговорить с тобой о ней. И кстати, у меня с собой отличная травка.

После комедийной паузы, которой не постеснялся бы и Тони Смарт, до него дошло.

Квартира Алана и Дороти была из тех, что регулярно появляются в журналах, посвященных дизайну жилищ. Хозяева попытались смешать современное с антикварным, подчеркнув зрелищность антиквариата, а современные вещи подав в духе минимализма. (В полном соответствии с модой.) Согласно этой теории Бриджит Райли могла свободно висеть над какой-нибудь картиной в стиле Людовика XIV. Апартаменты располагались на верхнем этаже; в них было более чем достаточно света и пространства — оба эти признака характерны скорее для скандинавского, нежели английского стиля. Струганые сосновые полы и беленые стены — совершенно во вкусе Лили. Просторный холл в сероватых, как на полотнах Уистлера, тонах был украшен желтыми розами. Он вел в большую гостиную, вокруг которой размещались спальни, ванные и кладовые. Квадратные лепестки продолговатого цветка. К дальнему концу гостиной примыкала кухня, не отделенная от жилой зоны перегородкой, — Дороти «обожала развлекать гостей». (Деньги на это Алан заработал благодаря своей первой запоздалой поездке в Голливуд (1974), когда он играл злодея в дешевом фильме ужасов. Его огромные усы с загнутыми кверху кончиками и пышные бакенбарды больше всего остального наводили страх на зрителей.) Однако все дизайнерские находки были сведены на нет слишком замысловатыми шторами — складки, каскады, взбитые оборки буквально вопияли о менопаузе. Было видно, что кто-то из хозяев квартиры начал отходить от обретенных с таким трудом вкусов элиты среднего класса и двигался в сторону убаюкивающего уюта сельской Англии. Дороти обнаруживала явные признаки желания стать гранд-дамой из тори — с огромными янтарными кольцами на пальцах и прической в стиле байройтской Брюнхильд пятидесятых годов. Она делала дом похожим на один громадный морской анемон — сплошная розовая красивость и упоение. Кажется, Дороти оставалось совсем немного до пекинеса на одной подушечке и шоколадных конфет с мягкой начинкой на другой.

В комнате Лоренса доминировал черный цвет — в этом чувствовался явный бунт против легкомысленного стиля остальной квартиры. Большая ультрафиолетовая лампа, огромные многоярусные колонки по всем четырем углам, светящиеся в темноте звезды и летающие тарелки, приклеенные к черному потолку. На стене висел большой черно-белый постер в черной рамке:

КУРТ КОБЕЙН

(1967–1994)

Погибший солист, гитарист и автор текстов второй группы в истории музыки, выбравшей себе название «Нирвана». Под постером была закреплена черная гитара «Фендер Телекастер».

Похоже, все в комнате, кроме бледного подросткового лица Лоренса, было черным, — даже ковер, простыни и мебель.

Лоренс оказался худощавым, сутулым, угрюмым и очень сексуальным подростком, как будто сошедшим со страниц модного журнала, в котором снимают только севших на героин моделей. У него была далеко не идеальная кожа, но Лоренс всем своим видом как бы говорил: «А пошли вы все, я и так хорош». Его ногти были выкрашены в грязно-зеленый цвет — наверное, черный ему наскучил. Не обошлось и без неизбежных модификаций внешности, хотя здесь он проявил неожиданную умеренность: черная татуировка на плече и всего один серебряный гвоздик через середину нижней губы. Из-за этого гвоздика мне казалось, что я разговариваю с носорогом или колючей тропической рыбой: такой незначительной детали, как и рассчитывал ее обладатель, вполне хватало, чтобы лишний раз напомнить мне, что передо мной представитель другого, более молодого и бесшабашного поколения.

В комнате Лоренса я казался стариком, хотя отлично знал все эстетические приемы, которые были задействованы здесь.

В углу, напротив накрытого черным покрывалом футона, громоздился мультимедийный центр: телевизор, стерео-система, компьютер, CD-ROM, «Сега» и «Нинтендо». Судя по всему, Лоренс считал себя крутым игроком.

Я решил потратить немного времени, чтобы доказать ему: бывают старики, которые кое на что еще способны.

— Сыграем в «Теккен II», — предложил я. — По косяку за бой.

Лоренс кивнул и загрузил игру. Держался он довольно самоуверенно — а зря.

Я буквально раздавил его в лепешку — руками, ногами, головой; «ударами дракона» и фирменным приемом «какаекомихиджучи». Я применил все базовые удары, заложенные в игру, — оставалось только выпустить ему кишки и заставить его съесть собственные почки.

Мы откинулись на футон. Прошел почти час.

Он глядел на меня и кивал, признавая, что я достоин толики уважения, хотя бы за умение играть в «Теккен».

— Расскажи, как это, валяться в коме? — попросил он.

Подобно всем подросткам, он испытывал особую тягу к состояниям, связанным с полной потерей сознания.

Я очень подробно рассказал Лоренсу о коме. Это помогло мне еще больше расположить его к себе, но полезнее всего оказался гашиш, который мы подсушили, раскрошили и завернули в «ризлу», а закурив, стали передавать самокрутку друг другу.

Энн-Мари поделилась со мной просто потрясающей травой — вряд ли Лоренсу когда-нибудь так ударяло по мозгам от того кроличьего кала, который он и его друзья добывали у знакомых растаманов.

Он зауважал меня еще больше.

Лоренс улегся на черное покрывало и заговорил так, как будто он, а не я жаждал разговора на эту тему.

— Лили была клевая девушка. Она часто звонила мне, когда знала, что родителей не будет. Мы подолгу болтали.

Так, на мой главный вопрос он уже ответил.

— О чем?

— Да обо всем, о травке, сам знаешь. О том, что происходит с ней и со мной. О жизни.

— Ты сейчас уже в колледже, так?

— Сейчас — да, но тогда я еще учился в школе.

На полу я заметил несколько выпусков «Стэйдж»; все они были открыты на страницах с объявлениями о найме актеров. Некоторые объявления были обведены черным фломастером.