Вот как сражаются сии нерегулярные войска: будучи в превосходном числе, не прежде нападают скрытой силой, как употребив хитрость. Для сего скрываются в оврагах и высылают только малое число стрелков, которые отступая, заводят в засаду, где окружив неприятеля, предпочитают белое оружие, поелику сила и отважность делают успех для них более надежным. Если же они слабее, то выбирают выгодное положение на высоких скалах, откуда, произнося всякие ругательства, вызывают на бой. Большей частью нападают они ночью, ибо система их есть нечаянность. Впрочем, как бы они малочисленны ни были, стараются утомить неприятеля беспрестанным сражением. Читатель после увидит, что лучшие французские вольтижеры на передовых постах всегда были истребляемы, и неприятельские генералы нашли удобнейшим стоять под защитой пушек, которых черногорцы не жаловали. Однако ж скоро к оным привыкли и с подкреплением наших егерей смело всходили на батареи. Тактика черногорцев ограничивается меткой стрельбой. Небольшой камень, яма, дерево укрывает их от неприятеля. Стреляя большей частью с земли, берегут они себя, и верный, скорый их выстрел несет смерть в сомкнутые ряды регулярных войск. Сверх того они отличаются хорошим глазомером, умеют пользоваться местоположением, и как сражаются, обыкновенно отступая назад, то французы, почитающие сие трусостью, всегда обманывались и попадались в засады. Напротив того, они так осторожны, что самые хитрые маневры обмануть их не могут. Они слышат неприятеля, так сказать, по обонянию и усматривают его тогда, когда едва только можно рассмотреть движение его в зрительную трубку. Чрезвычайная дерзость их торжествовала над искусством опытных французских воинов. Нападая на колонны с флангов и фронта рассеянно, следуя внушению личной смелости, они не боялись ужасного батального огня французской пехоты. Генерал Лористон желал двух черногорцев, попавшихся в плен, отправить в Париж на показ; но один из них разбил себе голову об стену, а другой уморил себя голодом.

Из сего заключить можно, что черногорцы, вне гор своих, не могут противостоять регулярным войскам единственно потому, что, предав все огню, они не долго могут быть в поле. Храбрость их в содействии с нашими войсками и плоды победы терялись от их беспорядка. При осаде Рагузы не можно было узнать, сколько их было под ружьем, ибо беспрестанно одни уходили домой с добычей, другие возвращались оттуда и после нескольких дней неутомимых трудов с какой-нибудь безделицей отходили в горы. С ними нельзя идти в дальний поход, и потому ничего важного предпринять невозможно. Впрочем, по своей способности к горной войне, без всякого сведения в тактике, во многом имеют они преимущество над регулярными войсками. Во-первых, они одеты легко, чрезвычайно метки в стрельбе и заряжают ружье свое гораздо скорее солдат, которые, имея ружье с прямым прикладом, не всегда умеют попадать в цель. Черногорцы же в жару сражения, лежа и рассеявшись, стреляют на соединенный фронт. Потому-то в числе 100 или 150 человек неустрашимо нападают они на колонну, из 1000 человек состоящую. В правильном сражении по одним знаменам можно судить об их движении. Они имеют условленные крики, дабы соединиться и напасть вдруг на слабую сторону. От главного знамени, носимого при митрополите, голосом дают они знать, что должно делать. Тогда внезапно бегут вперед, с дерзостью врубаются в каре и почти всегда причиняют беспорядок. Представьте дикий вой, ободряющий черногорцев, ужасающий французов, и присовокупите к тому отрубленные головы, висящие у них на шее и за плечами! Все сие должно произвести, как мне кажется, ужасное действие. В авангардных перестрелках, в снятии пикетов, а всего лучше в истреблении неприятельских запасов, черногорцы могут служить при армии с большой пользой; а если подчинить их военному порядку, что не невозможно, то с 100 000 таких воинов, можно бы дать хороший урок лучшим регулярным войскам.

Образ жизни, нравы и обычаи

Жизнь черногорца единообразна. Пробуждаясь с зарей, он оканчивает день с захождением солнца; когда же ночи бывают длинны, то с семейством своим проводят несколько времени у очага, где горящая ель служит ему вместо свечи. Война есть главная страсть. Деятельность, предприимчивость и храбрость их внушают ужас; но сколь жестоки они против неприятеля, столь кротки и миролюбивы в доме. Посреди трудов и когда бывает один черногорец имеет вид угрюмый и важный, в обществе же всегда весел и охотно предается радости. Вина у них много, но пьют его умеренно и никогда не упиваются до потеряния чувств. Говоря с знатными иностранцами, они не показывают ни низости, ни дерзости, и, что всего удивительнее при таком невежестве, очень остроумны и изъясняются с ловкостью и приятностью. Черногорцы не имеют понятия о неравенстве состояний, и потому, не исключая и начальника, которому обязаны повиноваться только в сражении, они обходятся очень свободно и кланяются малым наклонением головы и движением руки с такой приятностью, как бы учились у танцмейстера.

Гостеприимство, святая добродетель всех народов, от корени славян происходящих, у черногорцев почитается должностью. Странник, которого буря застигла в дороге, требует его у первого дома, и если в деревне нет знакомых, то обыкновенно идет он в дом князя. Не спрашивая ни имени, за чем и куда идет, хозяин потчевает гостя, чем может, жена или младшая в доме невестка умывает ноги и, положив обе руки на его плечи, ожидает приказания и служит ему вместо служанки; отходя, в знак благодарности, гость, потрепав хозяина по плечу, говорит: «Спасибо, земляк, подлинно у тебя добрая жена». Черногорец не может отказать в гостеприимстве смертельному врагу, убийце сына своего, и, приняв, оказывает ему должное внимание. Подобно древним рыцарям, будучи связан честным словом, хранит тайну, ему вверенную, от друга или врага с равной точностью.

Старости отдается величайшее уважение. Начальником селения вообще бывает человек самый пожилой. Юноша встает при входе старца и почтительно целует ему руку; женщины целуют руку у мужчин, а стариков целуют в лоб, в правое плечо и руку. Чувства сыновней любви обязывают еще к большему почтению: превосходный обычай, который, укрепляя связи общества, покрывает цветами путь, ведущий к гробу! Храбрость против неприятеля и сей обычай черногорцев напоминает счастливые дни Спарты.

К стыду просвещенных народов черногорец имеет уважение к жене ближнего. Иосиф здесь не редкость, ибо жен Пентефрия совсем нет. Женщины почитаются низшим созданием. Апостольские слова: «Жена да боится своего мужа» здесь в полной мере исполняется. Черногорец требует от жены своей беспрекословного повиновения и хочет, чтобы она служила ему раболепно. Впрочем, обходятся они с женами снисходительно и без гостей допускают к столу. Женщины имеют довольно свободы; они не прячутся от мужчин, как у бокезцев; только девицы, кроме церкви, и то на великий праздник, никуда из дому не выходят. Жена, принимая фамилию мужа, и по отчеству зовется его же именем. Походы, поездки в Катаро и частые отсутствия мужей благоприятствуют распутству, но женщины целомудренны, может быть, отчасти и по необходимости, ибо верная смерть угрожает им и любовникам их за неверность. Впрочем, черногорцы такое имеют уважение к нежному полу, что считается великим бесчестием и низостью обидеть женщину, и потому-то употребляют их для посылок и часто шпионами. Красавица в лагере черногорском может быть столь же покойна и безопасна, как под надзором своей матери; почлось бы великим бесчестием для того, кто вздумал бы влюбиться в нее. В походе жена мужу несет съестные припасы; имея кинжал и пистолет, в случае нужды умеет ими защититься. Мать даже до забвения печали хвалится ранами своего сына, и хотя она больше мать, нежели республиканка, однако ж ближе всех сходствует в сем случае со спартанкой.