– Сядемте, поговорим.

Принц взял его за руку, чуть не силой усадил на скамью.

– Я не могу видеть, как вы увядаете. Вам только тридцать три года, а вы выглядите на пятьдесят. Вы когда-нибудь смотритесь в зеркало? Я так и думал. У вас на лбу глубокие морщины, в волосах белые нити. И вы опять пропустили заседание Гофрата, а ведь мы обсуждали великий проект всеобщего образования.

– От меня не было бы никакого проку. Какой из меня теперь министр? Я много раз просил дать мне отставку, – равнодушно молвил Катин.

– И вы знаете, что я готов ее принять, если вы согласитесь возглавить наш университет.

– Какой из меня нынешнего ученый? – тем же тоном произнес Луций. – Ученому всё интересно, а мне ни до чего нет дела.

Карл-Йоганн тяжело вздохнул, но в покое друга не оставил.

– Я знаю, почему в вас уснул разум и замерли чувства. Я давно это понял. Ваш ум и ваше сердце парализованы воспоминаниями. Всё вокруг напоминает вам о ней. Вы приезжаете на Гофрат и думаете не о государственных делах, а о том, что ваша супруга всегда сидела вон на том месте близ окна. Едете или идете по городской улице и повсюду видите ее призрак: здесь Беттина открывала приют, здесь вы с ней любили пить шоколад, здесь она заказывала книги. В конце концов магнит невозвратного утянет вас за собою в могилу.

Тут Луций улыбнулся – мысль ему понравилась. Отвыкшие от этого движения губы были словно деревянные.

– Знаете, что в Беттине было поразительней всего? – мечтательно сказал он. – Мы всегда были вместе, и она видела меня насквозь, а вот я никогда не мог угадать, о чем она задумалась. Однажды… – Катину было приятно о ней говорить. Только в эти минуты жизнь делалась хоть сколько-то сносной. – Однажды мы сидели в парке, на холме и любовались особенно красивым закатом. Ну, то есть это я думал, что мы оба любуемся. А Беттина вдруг говорит: «Нам очень хорошо вдвоем, но, скорее всего, кто-то умрет раньше, а второй останется. Так почти всегда бывает». Я вздрогнул, даже воскликнул что-то возмущенное – зачем-де о таком заговаривать? «Затем, что каждый день, каждый миг жизни вдвоем следует воспринимать как праздник. Ведь не бывает, что праздник длится вечно. Однажды он закончится, и оставшийся вернется в обыденную жизнь. Это не трагедия. Это возвращение в будни, когда человек живет воспоминанием о празднике и надеется, что когда-нибудь придет новый…» – Улыбка на лице нашего героя померкла. – Но я на новый праздник не надеюсь. И не верю, что он возможен. Моя мудрая жена не учла одного. Человеку, привыкшему к долгому празднику (мой ведь длился целых шесть лет), будни покажутся адом… А вы говорите «заседания Гофрата». Какие могут быть заседания в аду?

Принцу эта речь очень не понравилась. Он встревоженно нахмурил свое рябое чело.

– Меня не заботит ваше отсутствие на Гофрате. Помните, как в начале пути мы уподобляли правительство садовнику, а страну – саду, который надо высадить и потом за ним ухаживать? Теперь мы с вами люди опытные и знаем, что для государства, в котором все разумно устроено, более уместна другая метафора. В такой стране правительство – как доктор при здоровом пациенте. Дело лекаря – быть начеку и вовремя прописывать лекарство, если появляются первые признаки недуга. Но наш Гартенлянд, благодарение Разуму, находится в отменном состоянии. Здоровый организм отлично справляется со своими нуждами сам. За год, в течение которого мне приходится исполнять ваши обязанности, не произошло ничего такого, где неотложно потребовались бы ваш практический ум и твердая воля.

– Ни первого, ни второго во мне нисколько не осталось, – сказал Катин. – Право, отпустите меня. Если бы я мог, я уехал бы сам. Но куда я от нее уеду?

Он отвернулся от Ганселя и снова стал смотреть на Минерву. Теперь половина каменного лика стала розовой, будто зарумянилась.

Принц чем-то зашелестел, но Луций на него не глядел.

– Друг мой, это разрывает мне сердце, но иного средства спасти вас, по-видимому, нет. Я, собственно, давно уже это понял и предпринял кое-какие шаги. Сегодня пришел ответ…

Его высочество сделал паузу, ожидая расспросов, но не дождался. Катину было все равно. Ему хотелось только одного: чтобы Гансель ушел и оставил его наедине с Минервой.

– Помните ли вы, как несколько месяцев назад я читал вам письмо от кузины Фике, ныне российской царицы? О ее планах по переустройству империи? Я еще дал вам брошюру, присланную из Петербурга.

Луций, не оборачиваясь, кивнул. Кажется, что-то такое было.

– Я нашел брошюру на вашем письменном столе. Вот она. Вы ее, кажется, даже не раскрыли?

Нехотя покосившись на книжицу в руках принца, Катин снова отвернулся.

– Нет.

– И напрасно. Это удивительное сочинение. Оно называется «Instruction pour la commission chargée de dresser le projet de nouveau Code des Loix»[9].

– Я не стал читать сей трактат, ибо не верю, что Россию можно исправить новыми законами. Это вам не Обер-Ангальт.

– И напрасно не стали! Фике – великая женщина, теперь я это вижу. И у нее великие планы. Я по сравнению с нею карлик! Послушайте, с чего начинается «Наказ»! – Гансель раскрыл страницу, с чувством зачитал: – «Закон Христианский научает нас взаимно делать друг другу добро, сколько возможно. Полагая сие законом веры предписанное правило за вкоренившееся или за долженствующее вкорениться в сердцах целого народа, не можем иного, кроме сего, сделать положения, что всякого честного человека в обществе желание есть или будет видеть все отечество свое на самой вышней степени благополучия, славы, блаженства и спокойствия». Таким языком говорят истинное человеколюбие и величие!

– Легко быть человеколюбивым и великим на бумаге, – не впечатлился Катин. – Вы вот красивых деклараций не издавали, а засучили рукава и сразу взялись за дело.

– Мне – нам с вами – было легко в нашем маленьком, дисциплинированном Ангальте. Так ведь и сад, который мы высадили, крохотный. А вообразите себе, что такое преобразование огромной империи! Здесь надобно семь или семижды семь раз отмерить, а потом уже резать! И вы напрасно думаете, что Фике – нет, буду называть ее царицей Екатериной – лишь прекраснодушествует. Известно ли вам, что она приготовила манифест, созывающий комиссию депутатов, которых изберут по всей стране, дабы принять новые праведные законы и установить в России просвещенные порядки?

– В России? Изберут депутатов? – Луций недоверчиво рассмеялся. – Что за фантазии! Вы в это верите, потому что никогда там не были.

– Да вот же, послушайте! – Принц спрятал книжицу, достал какое-то письмо. – Треть представителей будет от помещиков, треть от горожан, а остальные от крестьян и малых народов.

– Кто это вам сообщает? – все не мог поверить Катин. – Какой-нибудь немец, ничего не смыслящий в русских делах?

– Это мне пишет сама императрица. Вообразите! Столь невероятный прожект осуществится не во Франции, на родине философов, а в вашем отечестве, которое многие считают диким азиатским царством! Вот где размах, вот где кузница истории!