— Я вижу, ты знатный и достойный человек, Эльс-хайрит, — произнес Порансо и широким жестом обвел палубу каравеллы. — Ты владеешь прекрасной большой лодкой, множеством чудесных вещей и великим воинским искусством. Ты стал моим сайятом, вождем тысячи воинов, и там, — лайот повел глазами в сторону берега, — строится твой новый дом. — Он помолчал, напряженно размышляя над некой сложной проблемой. — Пожалуй, все, чего тебе еще недостает, — десятка добрых заботливых женщин…

— Старый пень! — едва слышно прошипела на ксамитском Найла за спиной Одинцова.

— …которые скрасили бы твое одиночество. У меня двадцать дочерей — или больше, Катра? — Лайот бросил взгляд на старшего из принцев. — И я готов отдать тебе трех на выбор. Любых!

— Мерзкий дикарь! — послышался тихий шепот сзади.

— Да, ты получишь трех девушек из моего дома вместе с вторым белым пером и званием туйса! И еще семерых выберешь сам. Такому великому воину нужно десять жен, никак не меньше!

— Десять развратных девок! — расслышал Одинцов.

— Твоя женщина что-то сказала? — с милостивой улыбкой осведомился Порансо.

— Она восхищается твоей щедростью, владыка, и советует мне не оставлять без внимания эти дары, особенно твоих дочерей. Не сомневаюсь, они очень красивы.

Одинцов почувствовал, как нечто острое — вероятно, шпилька — кольнуло его пониже поясницы, но даже ухом не повел.

— О, да! Они очень красивы, и каждая на голову выше твоей мудрой маленькой женщины. И еще они очень воспитанные девушки. Они не станут вмешиваться в беседу мужчин и давать советы своему господину.

За спиной Одинцова раздался глубокий вздох — Найла пыталась справиться с яростью. Не поворачиваясь, он протянул руку и похлопал ее по круглой коленке.

— Ты прав, владыка, она мудрая маленькая женщина… но всего лишь женщина. Боюсь, я не смогу последовать ее советам и насладиться твоей щедростью.

Порансо вопросительно приподнял бровь, и Одинцов начал декламировать заранее подготовленную речь, сопровождая ее плавными ритмичными жестами, что говорило о его глубоком почтении к владыке Гартора.

— У каждого мужчины свои дороги в этом мире, мой господин. Ты правишь обширной страной, храбрым народом, и в том состоит твое предназначение. Твои сыновья водят в походы бойцов, учатся сражаться и побеждать. Магиди — о, достойный Магиди — молится богам, испрашивая у них милости для всех нас! — Одинцов закатил глаза, поднял к небесам чашу с вином, отхлебнул глоток и продолжил: — Да, у каждого свои дороги, и у меня тоже, великий лайот. Я скиталец, чей путь не завершен, цель не достигнута, искомое не найдено. Я проживу в своем новом доме еще целую луну, может быть, две или три, но рано или поздно снова отправлюсь в плавание. Легко ли будет моим безутешным женам? — Он повернулся и накрыл рукой ладошку Найлы. — Нет, уж лучше я оставлю себе эту маленькую женщину, которая так любит давать непрошеные советы.

Ораторское искусство весьма ценилось на Гарторе, и он постарался не ударить в грязь лицом. Лайот в восторге хлопнул себя по коленям и обвел взглядом сыновей.

— Какая речь! Искренняя и мудрая! Хотел бы я, чтобы мои дети умели так говорить! — Он сложил руки лодочкой перед грудью, словно боялся выронить услышанные слова, затем кивнул принцам: — Ну, мои молодые туйсы, что же мы ответим Эльсу-хайриту?

— Не отпускать! — буркнул угрюмый Катра, детина лет под тридцать с багровым шрамом на левой щеке.

— Отпустить! — заявил Борти, мускулистый веселый парень, выглядевший слегка придурковатым, он с восхищением смотрел на Одинцова.

— Отпустить, но с условием, — дополнил Сетрага, третий и самый младший из братьев, на его подвижном живом лице играла неопределенная улыбка.

Тут Одинцов сообразил, что Порансо не так прост, как ему казалось.

Взгляд лайота остановился на жреце.

— Наверное, — произнес Магиди, одной рукой поглаживая бритый череп, а другой перебирая звенья висевшего на груди ожерелья, — стоило бы узнать, куда держит путь благородный сайят. Вдруг его цель лежит на расстоянии протянутой руки? — Он покосился на Одинцова, чья ладонь все еще сжимала пальцы Найлы. Жрец благоволил новому сайяту: после трех-четырех вечеров, проведенных за чашей вина из неистощимых запасов «Катрейи», между ними установились самые добрые отношения.

— Я хочу перебраться через Поток, туда… — Взгляд Одинцова устремился к южному горизонту, столь недосягаемому и манящему. — Хочу увидеть новые земли, неведомые моря и звезды, что восходят по ночам над ними… хочу побывать там, где не был еще никто! — Он сжал кулак. — Клянусь Семью Священными Ветрами Хайры, я сделаю это!

— Достойное желание, — кивнул Порансо, — очень достойное! И ему нельзя препятствовать. — Лайот посмотрел на мрачного Катру, неодобрительно покачивая головой. — С другой стороны, — продолжал он, — ничто в нашей жизни не дается даром, и за исполнение мечты — тем более такой великой! — надо платить. — Теперь его укоризненный взгляд был обращен к Борти. — Я думаю, совет моего сына Сетраги был самым мудрым. — Он милостиво кивнул младшему из принцев.

— Какое же условие ты поставишь? — спросил Одинцов. Наконец-то он сообразил, что имеет дело с прожженным старым хитрецом и делягой.

Порансо поднял глаза к небу и произнес:

— Не хочешь ли сперва выслушать одну историю, сайят? Она очень древняя и похожа на сказку, но это не сказка. В ней говорится о вещах, которые существуют и по сей день, хотя случились в те давние годы, когда великий Уйд создавал мир.

Одинцов кивнул. Уйд являлся солнечным божеством, местным вариантом Айдена и калитанского Йдана. Обитал он, естественно, на юге, так что легенда могла оказаться небесполезной.

Порансо повел рукой в сторону жреца, и тот, смочив горло добрым глотком, начал:

— Уйд сотворил мир огромным и круглым, как сладкий плод, из которого готовят вино. Снаружи мир был твердым, и на поверхности этой тверди вздымались горы, текли реки и плескались моря, внутри же бог наполнил его пламенем, извергнув его из собственных жил. Но огонь вышел из повиновения и стал рваться наружу, грозя уничтожить творение Уйда. Мир мог лопнуть, словно перезревший плод…

Итак, здесь тоже знали о шарообразности планеты! Затаив дыхание, Одинцов слушал жреца, в неясных местах обращаясь к помощи Найлы.

— И тогда бог призвал огромного двуглавого змея Сатраку, верного слугу и помощника, повелев ему обвиться кольцом вокруг мира и укрепить своим телом то, что было готово разлететься на части. Сатрака был так велик и могуч, что мир содрогнулся, когда змей опустил свой хвост в море. Это случилось там. — Магиди вытянул руку, и Одинцов понял, что хвост змея купается в Западном океане.

— Затем Сатрака погрузил в воду свое туловище и потянулся зубастыми пастями к хвосту, чтобы стиснуть и укрепить мир нерушимым кольцом, как повелел ему великий Уйд. Однако грудь его оказалась прижатой к огромному камню, поднимавшемуся со дна моря, и в обе стороны от него, налево и направо, торчали другие камни, между которыми Сатрака никак не мог протиснуть свои головы. Те камни — наши острова. — Теперь жрец распростер руки, изображая подводный хребет, вставший на пути змея. — На север идет Понитек, на юг — Сайтек. К счастью, — заключил Магиди, — шеи у Сатраки были очень длинными, так что он сначала вытянул их в стороны, а потом свел вместе и все же уцепился за свой хвост. Теперь ты понимаешь, Эльс-хайрит, что змеиные шеи окружают наши острова, а тело его охватывает остальной мир.