— Что он сделал?

— Сотрудничал с гуннами. Они ему пообещали, что дадут Бретани независимость, когда победят. Этот придурок им поверил. Война кончилась, и герои Сопротивления повесили его на городской площади. На том, что от нее осталось. Набежала толпа. Все чуть не отбили ладоши. Слышно было по всему городу.

Может, он тоже слышал? Зажав уши и прячась в погребе у какой-нибудь доброй души. Это было похоже на правду.

— Так что ты лучше покупай навоз у кого другого, — добавил он. — А то, глядишь, и тебя повесят.

Он ждал, что я что-то скажу на это, но не дождался, снова наполнил наши стаканчики, и мы оба уставились на морскую гладь.

* * *

В те времена крестьяне еще играли в петанк на площади и в подпитии распевали бретонские песни. Чтобы меня считали нормальным, я пил с ними сидр и участвовал в Большом Гиньоле, который сводился к деревенским сплетням: супружеская пара, работающая на почте, заперлась в своем доме наверху и не выходит, после того как их сын покончил с собой; окружного сборщика налогов бросила жена, потому что его отец, страдающий умственным расстройством, в два часа ночи в полном обмундировании спускается к завтраку; молочный фермер из соседней деревни отправился в тюрьму за то, что спал с родными дочками. Слушая все это, я старательно кивал в положенных местах, но одолевавшие меня вопросы никуда не уходили, а только множились и усугублялись.

* * *

Вся операция прошла с завидной легкостью, черт бы ее побрал!

Почему, спрашивается, все сработало как часы, в отличие от всех других операций, в которых я участвовал, когда ничто не проходило гладко, даже если удавалось со скрипом добраться до победного финиша?

Беглая сотрудница Штази свободно перемещается по территории соседнего полицейского государства, кишащего стукачами? И где чешская служба безопасности, известная своей безжалостностью и эффективностью? Почему, вместо того чтобы выследить, досмотреть, подвергнуть допросу, нас ласково отпустили на все четыре стороны?

И с каких, извините, пор французская разведка действует так дьявольски безупречно? Она раздираема внутренним соперничеством — вот что я про нее слышал. Некомпетентная, сверху донизу напичканная двойными агентами, знакомая картина — и вдруг такие виртуозы! Или нет?

С каждой минутой мои подозрения становились все оглушительнее, и что прикажете мне с ними делать? Донести их до Смайли, прежде чем выкинуть белое полотенце и написать заявление об уходе?

Вполне возможно, Дорис сейчас допрашивают в каком-нибудь тихом загончике. Рассказала ли она им о нашей бурной ночи? В делах сердечных самообладание не являлось ее сильной стороной.

А если у ее дознавателей, как и у меня, зародятся подозрения, что ее бегство через Восточную Германию и Чесло прошло на удивление гладко, к какому выводу придут они?

Что все это было хорошо разыгранным спектаклем? Что она «крот», двойной агент, часть хитрой игры с высокими ставками? И что Питер Гиллем, дурак дураком, переспал с вражиной? Именно к этому я начал склоняться, когда Оливер Мендель позвонил мне в пять утра и от имени Джорджа приказал срочным порядком приехать в Солсбери. Ни тебе «Как поживаешь, Питер?», ни «Извини, что разбудил ни свет ни заря». Коротко: «Джордж сказал, чтобы твоя задница метеором перенеслась в Лагерь № 4, сынок».

Лагерь № 4 — конспиративный дом Лондонского управления в Нью-Форесте.

* * *

Втиснувшись в последнее свободное кресло на маленьком самолете из Ле-Турке, я представляю себе скорый суд, который мне предстоит. Дорис созналась, что была двойным агентом. Она использует нашу страстную ночь как своего рода отвлекающий маневр.

Но тут вступает мой второй внутренний голос. Это та же Дорис, бог с тобой. Ты любишь ее. Ты сам ей об этом сказал, или тебе так кажется, что не меняет сути. Не спеши ее судить только потому, что собираются судить тебя самого!

К тому моменту, когда я приземлился в Лидде, вся моя логика рассыпалась. И к приходу поезда на станцию Солсбери собрать ее воедино так и не удалось. Но, по крайней мере, я успел обдумать, почему для допроса выбрали Лагерь № 4. По стандартам Цирка это было не лучшим конспиративным местом в архипелаге ему подобных, и не самым безопасным. На бумаге все было отлично: небольшое поместье в самом сердце Нью-Фореста, с дороги не просматривается, приземистое двухэтажное строение, обнесенный стеной сад, ручей, озерцо, десять акров, частично засаженных деревьями, и весь участок окружен двухметровым, заросшим бурьяном забором с арматурной сеткой.

Но для допроса ценного агента, совсем недавно вырванного из пасти Штази, где она работала? Как-то не очень чисто и слишком заметно — Джордж, в отличие от Лондонского, на это не пошел бы.

На станции шофер Цирка по имени Герберт, известный мне со времен работы в отделе охотников за скальпами, встречал меня с табличкой «Пассажир к Барраклофу» — один из рабочих псевдонимов Джорджа. Но когда я попробовал завязать с ним светскую беседу, последовал ответ, что он не уполномочен со мной разговаривать.

Мы въехали на длинную ухабистую дорогу. «Посторонним вход запрещен». Свисающие ветки лимонника и клена прохаживались по крыше фургона. Из темноты неожиданно вынырнула фигура Фавна (имя неизвестно), бывшего инструктора по безоружному единоборству в Сарратте, который время от времени «играл мускулами» в Секретке. Но что он делает в Лагере № 4, гордящемся собственной охраной в лице знаменитой голубой пары, любимчиков всех стажеров, мистера Харпера и мистера Лоу? Но потом я вспомнил, что Смайли высоко ценил профессиональные качества Фавна и привлекал его к заданиям повышенной трудности.

Шофер притормозил. Фавн зафиксировал меня взглядом, без тени улыбки, и кивком дал добро. Дорога пошла в гору. Разъехались основательные деревянные ворота и снова сомкнулись за нами. Справа главное строение, особнячок в псевдо-тюдоровском стиле, построенный для пивовара. Слева каретный сарай, два сборно-разборных барака и чудесный крытый соломой маленький амбар, получивший прозвище Горбунок. Во дворе припаркованы три «форда-зефира» и черный фордовский фургон, а перед ними маячит живое существо — Оливер Мендель, бывший инспектор полиции и давний помощник Джорджа, с прижатой к уху портативной рацией.

Я вылезаю из машины, достаю оттуда рюкзак. Кричу: «Привет, Оливер! Вот и я!» Ноль внимания, продолжает что-то тихо говорить в свою рацию, следя за моим приближением. Я уже собираюсь снова его поприветствовать, но потом передумываю. «Хорошо, Джордж», — с этими словами Оливер выключает рацию.

— Наш друг сейчас немного занят, Питер, — сообщает он мне значительно. — У нас тут произошел небольшой инцидент. Мы пока прогуляемся, если не возражаешь.

Ясно. Дорис выложила все, включая Ich liebe Dich. Занятость нашего друга Джорджа означает, что он уязвлен, расстроен, даже взбешен действиями своего избранного ученика, который его подвел. Сейчас он не в состоянии говорить со мной, поэтому поручил надежному, как скала, инспектору Оливеру Менделю устроить сосунку Питеру головомойку, которую тот запомнит на всю жизнь, а то и вовсе дать ему пинка под зад. Но что здесь делает Фавн? И откуда ощущение, что все внезапно разбежались?