Однажды днем мы уложили Эсми спать, и Анна куда-то вышла по своим делам, а я включила телевизор в кухне, для фона, собираясь приготовить обед. В новостях заговорили о выборах, и на экране снова замаячило смазливое лицо Мартина Роббинса. Я нарезала сельдерей для салата, когда вдруг руки мелко затряслись и нож вывалился из рук. Было ли это следствием бессонных ночей и нервного истощения, но все, что произошло между мной и человеком с экрана телевизора в комнате над баром вечность назад, настолько явственно и ярко промелькнуло в памяти, что от непонятного ужаса у меня перехватило горло, и ноги подкосились. Я бы упала. Стены вокруг начали кружится, я схватилась за столешницу, точнее пыталась схватиться, но промахнулась. Меня поймала вовремя подоспевшая Анна. Я понимала, что у меня случился еще один приступ панической атаки, который я не смогла остановить, как бы ни пыталась думать о рождении дочери, о красивых местах, где мы отдыхали с Нейтоном, о нашей свадьбе. Ничего не помогало, стены вращались вокруг меня с бешеной скоростью. Анна пыталась помочь, но я билась в ее руках, кажется, что-то кричала. Она выключила телевизор по моей просьбе, но и это не улучшило моего состояния. Я задыхалась, хватаясь за горло, и, как бы ни пыталась, никак не могла вдохнуть. Меня бросало в холодный пот, перед глазами мельтешили темные круги, кровь шумела в ушах. Никогда не чувствовала себя хуже. Потеряла контроль над телом, разумом, над собственной жизнью…

Почему именно сейчас? Что спровоцировало приступы сейчас, а не тогда, когда воспоминания о случившемся были еще живее и ярче? Откуда эти панические состояния? Чертов Рэнделл со своими тактическими играми и требованиями. Я нисколько не сомневаюсь, что это он активировал мои подавленные страхи. Я столько лет потратила на то, чтобы заставить себя блокировать тяжелые воспоминания, научится жить, не оглядываясь, но я проиграла… Снова. Одно появление Перриша и все мои усилия полетели к черту. Или я просто ищу, на кого могу свалить весь груз своих проблем? Привычная тактика – демонизировать других и искать оправдания себе.

Анна заставила меня выпить успокоительное, которое нашла в моей спальне, и обтерла ледяной водой, набросила на голову мокрое полотенце, и что-то постоянно говорила. Но, кроме разрывающего барабанные перепонки гула в ушах, я ничего не могла разобрать.

Мне стало немного лучше через несколько минут, и я снова обрела ощущение реальности своего присутствия в этом мире.

Анна не задала мне ни одного вопроса. Просто помогла дойти до спальни и уложила в кровать. Во взгляде сквозило сочувствие и понимание. Не знаю, что бы я без нее делала.

Как же так вышло, что за пять лет брака в моей жизни существуют только муж и дочь?

Я отталкиваю людей? Или не нуждаюсь в них?

Или я по-прежнему одержима, и боюсь, боюсь, что люди узнают мою грязную тайну, если я позволю им подойти ближе.

После, ни я, ни Анна не обсуждали случившееся. Я упорно делала вид, что ничего не произошло, но перестала включать телевизор, выходить в интернет, и даже мобильным телефоном пользовалась в случае острой необходимости.

Время тянулось мучительно. Я скучала по Нейтону и бесконечно боялась его решения, завтрашнего дня, внешнего мира. Я обратилась в страх, страх вошел в мое сердце и поглотил меня.

По вечерам мы с Анной разговаривали на отвлеченные темы, иногда готовили вместе и смотрели ток-шоу для домохозяек. Я играла роль идеальной жены и матери, и она давалась мне легко, но никто не знал, что скрывалось за безупречной внешностью и вежливой улыбкой Реджины Бэлл. На четвертую ночь я попросила Анну остаться на ночь в нашем доме, и она согласилась, не задав ни одного вопроса. Мы почти до утра разговаривали. Она рассказывала мне о своем детстве в Бостоне. О бывшем муже, который проиграл все ее деньги и квартиру. Как она приехала в Кливленд, узнав, что дедушка, которого она никогда не видела, оставил ей небольшое наследство и начала жить с нуля. Ее было интересно слушать, она помогала мне забыться, я кивала, сочувствовала, радовалась за то, что она смогла найти себя.

Я завидовала.

Завидовала Анне Мортелл, няне своей дочери, которой удалось то, на что никогда не была способна я сама.

* * *

Нейтон появился на пятый день. Приехал ночью, когда я уже спала под воздействием лекарств. Я не слышала, как он вошел, и сел на край кровати. Меня разбудило его прикосновение к моему плечу.

Вздрогнув, я подскочила, и прислонилась спиной к изголовью, прижимая колени к груди и хватаясь руками за одеяло, натягивая его почти до горла.

– Не бойся, это всего лишь твой муж, – с долей иронии и смущения произнес Нейтон. От него пахло табаком и виски. Никогда не видела, чтобы Нейтон курил. Немного выпить мы могли вместе, но вот сигареты были для него под запретом.

– Ты говорил два дня, – прошептала я, продолжая дрожать.

– Не получилось раньше, – пожал плечами Нейтон. Снимая пиджак и бросая его на прикроватную тумбочку. Такое небрежное отношение к вещам говорило о высокой стадии опьянения. – У меня для тебя две новости. Плохая и хорошая. Так вроде в кино бывает, да? С какой начать? – вытягиваясь вдоль кровати спрашивает Нейтон, расстегивая пуговицы рубашки на груди. Я была слишком перепугана, чтобы отвечать и молча ожидала продолжения.

– Хорошо я сам выберу, – кивнул Нейтон. – Руан Перье принял критическую дозу героина, и врачи не смогли спасти его жалкую жизнь. Такая вот случилась с ним неприятность. Надеюсь, для тебя это хорошая новость. Он не захотел покаяться перед смертью и отрицал какую-либо связь с Реджиной Лестер. Алисией Реджиной Лестер. Удивительное упорство. Создалось впечатление, что есть тот, кого он боялся больше, чем нас. Ты не в курсе?

Я покачала головой, продолжая впиваться пальцами в одеяло. Нейтон окинул меня скептическим взглядом.

– Так и думал. Вторая новость. Девушка, о которой ты говоришь, к сожалению, тоже злоупотребляла наркотиками, что пару лет назад привело ее к летальному исходу.

– Миа умерла? – хрипло спросила я, чувствуя, как болезненно сжимается сердце.

– Да, – сухо подтвердил Нейтон. – О ней Руан говорил с большим рвением, чем о тебе. Совершенно точно, что твоей подружки нет в живых. Это была плохая новость. Соболезную.

Вскинув голову, я посмотрела в непроницаемые глаза мужа, и поняла, что он не лукавит.

– Она столько раз помогала мне… – хрипло шепчу я, растирая по лицу слезы, потоком хлынувшие из глаз. – А я все время ее бросала.

– Также я поднял из архивов дело твоей матери, – продолжил Нейт отстраненным тоном. Я застыла, чувствуя, как холодный озноб бежит по спине. – Уверена, что все обстояло именно так, как ты говоришь?

– Я не помню событий. Все как в тумане. Когда тот мужчина ударил меня, я отключилась, – отстранённо произношу я, пытаясь прийти в себя после новости о смерти Миа. Я могла спасти ее, могла помочь… и, как всегда, ничего не сделала, беспокоясь только о своём благополучии.

– Мне сложно поверить, что ты могла кого-то убить, хотя в состоянии аффекта человек способен на самые шокирующие поступки. Мы не узнаем, как поведем себя в той или иной ситуации, пока сами в ней не окажемся, – задумчиво рассматривая меня, произносит Нейтон. – Иногда ярость и гнев вскрывают в нашем сознании грани, о которых мы не подозревали, активируя всплеск физических сил. Отчаяние, боль, накопившаяся обида, желание защитить себя – это та самая смесь эмоций, которые заставляют людей совершать несвойственные им, шокирующие поступки. Я не обвиняю тебя в том, что произошло.