Хизи сердито посмотрела на старика, давая ему понять, что сегодня не расположена соблюдать менгский обычай: говорить о всякой ерунде, прежде чем перейти к делу. Братец Конь понял намек.

— Перкар очень болен, — сообщил он; вся игривость исчезла из его голоса, сменившись почти пугающей усталостью. — Его околдовали.

— Околдовали?

— Ты же видела эту тварь у него на груди.

— Видела.

— У тебя действительно огромная сила, иначе ты лишилась бы рассудка. То, что ты видела, дух, — нечто вроде призрака или бога; может быть, отпрыск призрака или бога. Мы называем их «пожирающими дыхание», потому что они питаются человеческой жизнью. Обычно они убивают человека сразу, но меч Перкара продолжает исцелять его.

— Не понимаю. Я думала, Перкара ударили лопаткой для игры в пятнашки.

— Должно быть, лопатка была заколдована. Такие вещи случаются.

— Ты хочешь сказать, что кто-то сделал это с Перкаром намеренно.

Братец Конь кивнул:

— Конечно. Это должен быть гаан, кто-то, в чьей власти заставить духа.

— Вроде тебя. Старик крякнул:

— Нет. Кто-то гораздо более могущественный, чем я. Кто-то, кто сумел поселить пожирающего дыхание в лопатку и заставить его ждать. — Старик откровенно взглянул на Хизи. — Я знаю, тебя испугало то, что ты увидела во мне. Я знаю, что теперь ты мне не доверяешь. Мне следовало все объяснить тебе до того, как ты это увидела. Но я никогда не думал, что ты с такой легкостью разглядишь мою истинную сущность. Понять суть гаана — одна из самых трудных вещей. Боги часто скрываются в человеческой плоти, скрываются даже от самого острого взгляда. Ты должна меня простить: понимаешь, я никогда не предполагал, что даже если ты заглянешь внутрь меня, увиденное тебя испугает. Я иногда забываю, что это значит для человека: вырасти в Ноле, где нет других богов, кроме Изменчивого.

Хизи решительно сжала губы и подняла подбородок, стараясь вернуть себе ту храбрость, которую только что испытывала.

— Ты хочешь сказать, что ты тоже бог?

— Что? О нет. Но боги живут во мне. Очень маленькие, очень незначительные.

— В тебе? Я не понимаю.

Братец Конь помолчал, собираясь с мыслями.

— Существует много видов богов, — начал он. — Есть такие, которые живут в предметах — например, в деревьях или скалах, — есть повелители некоторых мест, некоторых областей. Есть еще боги горы, которых мы называем йяи; они отличаются от всех других, будучи предками животных. Вот, скажем, Мать-Лошадь — прародительница всех коней, а Чернобог — отец всех воронов, и так далее. Эти боги — боги горы — самые могущественные.

— Да, все это мне объяснили, — сказала Хизи невесело. Старик кивнул:

— У богов горы есть младшие родичи, которые бродят по свету. Мелкие боги облачены в плоть животных — вроде тех, кого мы избираем для обряда проводов бога-коня.

— Это я тоже знаю.

— Такие боги живут в телах смертных, а иногда в определенных местах, и такие места становятся их обиталищем, их домом. Но когда их дом оказывается разрушен — животное убито или место осквернено, — они становятся бездомными. Они должны вернуться к великой горе на западе, чтобы снова обрести плоть. Однако иногда удается предложить им, а то и заманить, в другой дом — сюда. — Братец Конь постучал пальцем по своей груди. — Вот почему мы называем себя «ектчаг сен» — костяные замки. Ты видела обитателей моего замка, дитя. Во мне живут и служат мне двое духов, хотя, как и я, они стали старыми и слабыми. Хизи задумчиво посмотрела на Братца Коня.

— И что же эти боги делают, живя в твоей груди?

— Первое и главное их дело — затуманивать взгляд, — мягко ответил старик. — Они даруют выносливость, чтобы вид бога не вошел в тебя, как клинок, не лишил тебя рассудка. Как только у тебя появляется хоть один помощник, как бы ни был он слаб, ты уже можешь противиться этому.

Хизи неожиданно поняла, к чему клонит Братец Конь, и ее глаза широко раскрылись от страха.

— Не хочешь же ты сказать, что и я должна?.. Позволить одному из этих существ поселиться во мне?

Братец Конь внимательно разглядывал собственные ноги.

— В этом нет ничего страшного, — сказал он. — В них редко нуждаешься и совсем не замечаешь.

— Нет!

Старик пожал плечами.

— Таков единственный путь. И я ничего не могу сделать для Перкара. Доверять другому менгу-целителю нельзя, мы ведь не знаем, кто околдовал его. Ты — его единственная надежда, да и самой тебе рассчитывать можно только на себя. До сих пор тебе везло, силы хватало, но ты будешь слабеть, и когда это случится, ни твой друг великан, ни я ничего не сможем сделать. Я знаю, тебе такой путь не нравится, но ты должна понять: я пытаюсь тебе помочь.

— Братец Конь, я не могу! — Хизи беспомощно пошевелила губами в надежде, что они сами найдут нужные слова, чтобы объяснить старику, как боится она потерять себя, перестать быть Хизи. Только страх дал ей силы, когда бог-Река грозил заполнить ее собой, превратить в богиню. Теперь же… Чтобы одно из этих существ, этих чудовищ, поселилось в ней? Как сможет тогда она остаться сама собой?

Но если она не согласится на то, что предлагает Братец Конь, что будет с Перкаром? И что делать им с Тзэмом? Все ее разговоры о том, как она использует свою силу, чтобы помочь им выжить, — должна ли она притвориться, будто никогда ничего такого не говорила?

— Что нужно сделать? — спросила она неохотно.

— Не надо, принцесса, — ахнул Тзэм. Он по крайней мере понимает ее, знает, как ей страшно.

— Я не говорю, что так и поступлю, — пробормотала Хизи. — Я только хочу узнать, как это делается.

Братец Конь кивнул:

— У меня совсем мало времени, потом я должен вернуться к своим обязанностям. Очень, очень неподходящий момент для обучения. — Он протянул руку и вытащил откуда-то из-за спины суму — ту самую, что носил с собой в пустыню. Из сумы он извлек небольшой барабан, тонкий и плоский, как те бубны, в которые били жонглеры при дворе ее отца.

— Я сделал его для тебя, — сказал старик. — Он называется «бан».

— Бан, — повторила Хизи, — так же, как по-менгски «озеро».

— Именно. Барабан и есть озеро.

— Что за чепуха, — бросила Хизи. — Что ты хочешь сказать?

Братец Конь терпеливо объяснил:

— Поверхность озера — поверхность другого мира. Когда ты бьешь в барабан, образуются волны. Существа, живущие в озере, увидят волны, заметят твои удары. Некоторые из них почувствуют любопытство. Шкура, которой обтянут барабан, — старик осторожно его коснулся, но не извлек звука, — это поверхность другого мира или по крайней мере часть того пространства, куда только нам с тобой — и другим, подобным нам — изредка удается заглянуть. И если ты ударишь в барабан…