Линии Мэй Уитшенк была бледной и тихой и носила платья в неприметный цветочек, словно бы из деревенского магазина, но веселые морщинки в уголках ее глаз намекали, что она не так проста, как кажется. Затея со «старшими сестрами» давно забылась, но Эбби по-прежнему с теплотой вспоминала Линии. А после, годы спустя, когда Эбби начала встречаться с другом Реда Дэном, Линии, добрая и неизменно приветливая, выходила вечерами на крыльцо и поила всех окрестных подростков домашним лимонадом. Иной раз появлялся и Джуниор: «A-а, привет! Мальчики, девочки». Он стоял с ними и говорил, и говорил, и уверял девочек, что они сегодня чертовски привлекательны, и обсуждал с мальчиками игры «Балтимор Колтс» до тех пор, пока Линии не трогала его за рукав со словами: «Пойдем в дом, Джуниор, пусть ребятки без нас пообщаются».

Оба давно умерли, ах ты господи. Стерты с лица земли несущимся на полной скорости товарным поездом, и даже тел не осталось, чтобы оплакать, лишь два закрытых гроба и полицейские, которые принесли страшную весть. Ужасная нелепость. Незавершенность. Это печалило Эбби гораздо больше, чем Реда. Тот считал мгновенную смерть благословением, но Эбби хотелось бы попрощаться. Сказать: «Линии, вы были очень-очень хорошая, и я всегда жалела, что вы ведете такую уединенную жизнь».

В последнее время Эбби часто посещали мысли о людях, при чьей смерти она присутствовала. Бабушка и дедушка, мама и любимый старший брат, умерший молодым. Но не отец. К нему Эбби опоздала буквально на три минуты. Склоняясь над ним и прижимаясь щекой к его лицу, она надеялась, что он еще не совсем ушел и почувствовал ее присутствие. Даже сейчас, сидя на крыльце и глядя на Боутон-роуд, при воспоминании о любимой, колючей, уже остывающей папиной щеке она с трудом сдержала слезы. Кто-то обязательно должен провожать нас в мир иной! Для себя Эбби точно этого хотела: пусть, когда она будет лежать и умирать, большая рука Ре да сжимает ее руку. Но потом она подумала, что тогда ему придется умирать в одиночестве, и вся содрогнулась. Что станется с Редом без нее?

Он всегда брал ее руку целиком, не стремился переплести пальцы. Лет в двенадцать-тринадцать она слушала рассказы своих более опытных подружек о том, как мальчики в кинотеатре брали их за руку, и представляла все это именно так: ладонь мальчика обхватывает ее руку. И когда самый первый мальчик осторожно продел свои пальцы между ее пальцами, она с огорчением поняла, что ничего особенно приятного тут нет. И так и думала вплоть до Реда.

Может, они с Ре дом умрут одновременно? В самолете, к примеру. У них будет несколько минут, объявление пилота даст шанс обменяться последними словами. Правда, они никогда никуда не летают. Так как же такому случиться?

– В смерти плохо то, – сказала она как-то Джинни, – что не узнаешь, как все потом обернется. Не узнаешь конца истории.

– Но, мам, никакого конца нет.

– Да, понимаю.

Теоретически.

Возможно, в глубине души Эбби была уверена, что без нее жизнь продолжаться не может. До чего же человеческие существа склонны к самообману! Ведь если начистоту, никто в ней больше не нуждается. Дети выросли, и клиенты испарились, стоило ей выйти на пенсию. Да и под конец карьеры ей уже казалось, что беды клиентов нескончаемы. Ткань общественной жизни расползалась с такой скоростью, что она не успевала латать дыры. Нет, она ушла как раз вовремя. Даже все «сиротки», как называли их ее родные, ушли. Би Джей Отри сгубили наркотики, старый мистер Дейл умер от удара, а бесчисленные иностранные студенты либо вернулись на родину, либо так успешно прижились, что готовят индейку на День благодарения.

Раньше она всегда находилась в центре событий. Ей поверяли все тайны. Линии – взяв с Эбби слово молчать – рассказала, что они с Джуниором были паршивыми овцами в своих семьях; Денни – между прочим, в ответ на ее восхищение карими глазами Сьюзен – признался, что Сьюзен не его дочь. Чужие секреты Эбби не доверяла никому, даже Реду. Люди очень удивились бы, узнав, сколько тайн она хранила и не выдала.

«Своей работой ты обязана мне, – могла бы она сказать Джинни, – твой отец был категорически против женщин на стройке. Но я его уговорила». – Открыться, какое искушение! Но она не станет.

И вот теперь она настолько никому не нужна, что дети хотели отправить ее в дом престарелых, – и ее, и Реда, хотя они вовсе и не старые еще. Слава богу, из этого ничего не вышло. Лучше уж Нора, чем дом престарелых. Даже с миссис Гирт можно было бы смириться. Ну, почти.

Эбби теперь переживала из-за миссис Гирт, они выгнали ее не задумавшись! А у нее, вероятно, своя трагедия в жизни. Не выслушать чью-то печальную историю? Совершенно на Эбби не похоже.

– Аманда, – спросила она недавно, – а мы выдали миссис Гирт выходное пособие?

– Выходное пособие! Да она проработала девять дней.

– И все-таки. Она хотела нам добра. Вы все хотели нам добра и наняли ее. Надеюсь, вы не считаете меня неблагодарной.

– Ну, раз ты и папа неизвестно почему взбунтовались против дома престарелых…

– Но ты же можешь посмотреть на это с нашей точки зрения, да? Ведь там наверняка есть специальный персонал для работы с проживающими. Чтобы мы стали объектами соцопекуна! Можешь такое вообразить?

На что Аманда ответила:

– «Проживающими»? «Объектами»? Мам, да ты что. Вот, значит, как ты всегда относилась к своей профессии.

Аманда порой бывает такая резкая.

Из двух девочек с Джинни куда проще. Эбби знала, что пора уже перестать называть их девочками, но «женщины» и «мужчины» звучит совсем уже глупо. Джинни сговорчивая, нетребовательная и не язвит, как Аманда, однако ничем личным с Эбби не делится. Это было как удар под дых, когда Джинни попросила Денни о помощи после рождения Александра, в свой трудный период. Она могла бы обратиться к матери. Эбби же под боком, в том же городе. Или вот Денни: почему он никогда не говорил, что окончил колледж? Он, должно быть, учился много лет, втискивал занятия между многочисленными работами, но не обмолвился ни словом, а почему? Хотел, чтобы она продолжала о нем беспокоиться, вот почему. Не хотел снять с крючка. И он так запросто, как ни в чем не бывало, объявил после ланча: «Да, у меня есть диплом», а ее ожгло, как пощечиной. Она понимала, что должна за него радоваться, но все равно обижалась.

Родители трудных детей никогда не говорят вслух об одном: какое это для них облегчение, что дети выросли нормальными людьми. Но куда этим родителям деть свой гнев, копившийся долгие годы?

Хотя, вероятно, у Денни и сейчас не все в порядке. Полного спокойствия за него у Эбби нет. Ему надо искать работу, хоть бы и внештатным преподавателем. А лучше штатным! Ведь не считает же он, что помощь по дому – нормальное занятие для мужчины? Или что те небольшие деньги, которые она ему иногда дает, – пару двадцаток, отправляя с поручениями и не требуя сдачи, – можно назвать средствами существования?

Вчера она спросила:

– Денни, а где твои остальные вещи? Ты же не все привез? Что, сдал на хранение?