Тот и другой были одеты тщательно и элегантно. Отец лежал на постели с перекошенным лицом.

Модесто дважды слегка кашлянул. Юная Невеста никогда не слышала такого кашля, но прекрасно поняла, что он значит. Она прочла в нем искусно между собой перемешанные подавленность, изумление, неловкость и ностальгию.

– Да, – улыбнулась она.

Благодарный Модесто слегка поклонился и отошел от кровати, отступая на пару шагов назад, потом разворачиваясь так, будто порыв ветра, а не его злополучный выбор уносит его прочь. Он покинул комнату и эту книгу, больше не промолвив ни слова.

Тогда Юная Невеста приблизилась к Отцу. Их взгляды встретились. Отец был ужасно бледен, грудь его беспорядочно вздымалась. При каждом вдохе он будто отгрызал от воздуха куски; глаза то и дело закатывались. Он, казалось, постарел на тысячу лет. Собрав все силы, какие у него еще оставались, он произнес с огромным трудом, неожиданно твердо одну-единственную фразу:

– Я не умру ночью, я это сделаю при свете солнца.

Юная Невеста инстинктивно все поняла и бросила взгляд на окно. Сквозь полуопущенные жалюзи не просачивалось ничего, кроме тьмы. Оглянулась посмотреть, который час на часах с маятником, которые в этой комнате, как и во всех остальных, отмеряли, не без шика, рабочее время. Она не знала, в котором часу рассветет. Но поняла, что нужно побороть несколько часов и прахом развеять судьбу. Решила, что справится.

Быстро перебрала в уме все жесты, какие можно было бы осуществить. Остановилась на одном, рискованном, и это был его недостаток, но неизбежном, и в этом заключалось его достоинство. Покинула комнату, вновь прошла по коридору, до каморки, где девушки хранили свои вещи, открыла ящик, предназначенный для нее, вынула небольшой предмет – подарок неизмеримой ценности – и, зажав его в руке, вернулась к Отцу. Заперла дверь на ключ, подошла к кровати и сняла накидку. Восстановила в уме единственно верный образ, образ Матери, которая столько лет назад, когда умер Отец Отца, сжимала его между ног, гладила по голове и говорила с ним вполголоса, будто с живым. Усвоив, что единственный точный жест состоит в повторении, она взобралась на кровать, приблизилась к Отцу, обняла его и очень осторожно легла к нему на грудь, стискивая ногами. Девушка точно знала: Отец понимает, что она делает.

Она подождала, пока дыхание Отца выровняется, и взяла в руки подарок, столь для нее ценный. То была маленькая книжица. Она показала ее Отцу и вполголоса прочла заглавие.

Как покидать корабль.

Отец улыбнулся, потому что смеяться уже был не в силах и потому, что если у кого есть чувство юмора, то это навсегда.

Юная Невеста открыла книжицу на первой странице и принялась читать вслух. Поскольку девушка много раз листала ее, то знала, что она во всем похожа на Отца: скрупулезная, рассудительная, неспешная, неопровержимая, на первый взгляд стерильная, а в глубине – поэтичная. Старалась читать так хорошо, как могла, и если чувствовала, что тело Отца тяжелеет или теряет волю, убыстряла ритм, чтобы прогнать смерть. Она дошла до страницы 47, где-то до середины главы, посвященной правилам хорошего тона, установленным на борту спасательной шлюпки, когда сквозь жалюзи начал просачиваться свет с едва заметными прожилками оранжевого. Юная Невеста наблюдала, как он ложится на кремовые страницы, на каждую букву, на звук ее голоса. Она не перестала читать, но заметила, что всякая усталость в ней развеялась прахом. Продолжала раскрывать причины, на удивление многочисленные, согласно которым женщин и детей рекомендуется размещать на носу, и только когда перешла к перечислению преимуществ и недостатков спасательных кругов из каучука, увидела, что Отец повернулся к окну и изумленно, широко раскрытыми глазами, смотрит на этот свет. Тогда она прочла еще несколько слов, медленнее, потом еще несколько слов, еле слышно, – а потом наступила тишина. Отец по-прежнему смотрел на свет. В какой-то момент моргнул, стряхивая слезы, которые не были им предусмотрены. Нашел руку Юной Невесты и сжал ее. Что-то проговорил. Юная Невеста не поняла и склонилась к Отцу, чтобы лучше расслышать. Он повторил:

– Скажите моему сыну, что ночь миновала.

Он умер, когда солнце чуть оторвалось от горизонта, умер без хрипа, без судороги, испустив вздох, такой же, как многие другие, последний.

Юная Невеста поискала биение сердца в теле, которое сжимала в объятиях, и не нашла его. Тогда она провела ладонью по лицу покойного, закрывая ему глаза, жестом, который всегда был привилегией живых. Потом снова открыла маленькую книжицу в голубой обложке и продолжила чтение. Она не сомневалась, что Отцу бы это понравилось, и в некоторых местах ощущала, что ни одна молитва над усопшим не подошла бы лучше. Не остановилась до самого конца, а когда дошла до последней фразы, прочла ее очень медленно, осторожно, будто боялась ее разбить.

Через четыре года – как мне довелось несколько дней назад написать в уме, уставившись невидящим взглядом на море, которого я больше никогда не покину, – в бордель явился мужчина невероятного очарования, элегантный в самой простой одежде и сильный каким-то неестественным спокойствием. Пересек салон, почти не глядя вокруг, и уверенно направился к Юной Невесте, которая сидела на dormeuse[9] с бокалом шампанского в руках и, забавляясь, выслушивала признания отставного министра.

Увидев новоприбывшего, Юная Невеста чуть прищурила глаза. Потом встала.

Вгляделась в лицо мужчины, в сухие черты, длинные волосы, зачесанные назад, бороду, обрамлявшую полуоткрытые губы.

– Ты, – сказала.

Сын снял пиджак из грубой шерсти волшебного цвета и набросил его на плечи Юной Невесте. Потом, без малейшей тени упрека, с чуть ли не детским любопытством, задал вопрос:

– Почему именно в борделе?

Юная Невеста знала абсолютно точный и правильный ответ, но оставила его при себе.

– Здесь вопросы задаю я, – сказала.

Конец