Штурм Измаила был назначен на 11 декабря. В три часа ночи, прорезав мглу, над русским лагерем взвилась первая ракета: это был сигнал, по которому штурмовые колонны должны были подвинуться к Измаилу и не позднее чем через два часа занять исходные для атаки места в шестистах метрах от стены крепости. С соблюдением возможной тишины колонна Кутузова двинулась в густом тумане к Килийским воротам. «Российское войско было разделено на шесть колонн, из коих последняя отдана была под начальство генерал-майора Голенищева-Кутузова и должна была действовать единовременно с первою и второю колоннами. Лишь только знак был дан, войска двинулись на приступ в наилучшем устройстве и тишине, приблизились к глубокому рву, набрасывали фашины, связывали и приставляли лестницы к валу, втыкали штыки и таким образом взлезали на вал», — сообщалось в одной из первых биографий полководца. На самом деле все выглядело более драматичным. В колонне Кутузова, как и в остальных двух, находившихся под общим командованием генерал-поручика А. Н. Самойлова, было немало спешенных казаков, вооруженных пиками, которые легко перерубались турецкими ятаганами. Это уже создавало осложнения при штурме. Кроме того, внезапное нападение на крепость сорвалось, так как перебежчик из русского лагеря накануне предупредил турок, которые держали во рву войска, готовые к бою. В жестокой рукопашной схватке во рву на глазах Кутузова был убит командир Бугского егерского корпуса бригадир Иван Степанович Рибопьер, «красавец Пьер», как называли его при дворе. Но смерть не выбирает: это был второй случай, когда рядом с Кутузовым погибал его близкий родственник. И. С. Рибопьер был женат на племяннице сестер Бибиковых: Аграфена вышла за него замуж по сумасшедшей любви, преодолев сопротивление родственников, которых смущало сомнительное происхождение жениха. Отложив размышления о «семейном деле» на более позднее время, генерал Голенищев-Кутузов возглавил атаку Бугских егерей, которых он сам несколько лет учил побеждать. Колонна, предводимая Кутузовым, взошла на вал, «несмотря на жестокий картечный и ружейный огонь, и, овладев бастионом, наносила неприятелю важное поражение. Храбрый генерал личным своим геройством вселял в солдат своих вящее мужество, и, став на сей стороне твердою ногою», он повел войска вправо, по куртине к бастиону. Однако турки, получив подкрепление, сумели сбросить наши войска с вала крепости в ров. Положение войск Кутузова казалось невыносимым: почти все старшие начальники были перебиты, вокруг генерала падали убитые егеря и спешенные казаки, по которым вели огонь турки, возвратившие себе вал. Сверху на солдат летели большие камни, бревна. «Вода во рве с той стороны, где обе сии колонны должны были пробираться, доставала до пояса и промочила у казаков длинное их платье, — рассказывали участники штурма, — от чего весьма трудно было взлезать на вал; а хотя по лестницам и взошли, но по причине сильного сопротивления не могли на валу удержаться. Обе колонны были вдруг опрокинуты с онаго в ров. Между ними находились Бендерские ворота, из коих турки с ужасным криком учинили вылазку между турками сражалось немалое число и женщин с кинжалами»45. «Судя по его расторопности, мужеству и благоразумию, он взошел бы на вал с первыми колоннами, — сообщалось в одной из первых биографий Кутузова, основанной на воспоминаниях очевидцев, — но две другие, четвертая и пятая колонны, находившиеся подле него, нашли весьма сильное сопротивление и были турками отбиты; почему он послал в подкрепление их один егерский баталион, и таким образом ослабив самого себя, должен был замедлить с обожданием резервов, с коими проложил путь себе далее, согласно главному распоряжению. Между тем начинало уже рассветать: все колонны наших войск, преодолев представившиеся им многоразличные затруднения, в 8 часов овладели крепостными строениями, как с сухого пути, так и с набережной стороны, после чего началось сражение в самом городе, по улицам и площадям. В одном каменном здании, называемом Хан, засело около 2000 турок, которые своими пушками причиняли нам большой вред. Кутузов, получа приказание истребить сию засаду, взял баталион Бугского егерского корпуса, поднялся по лестнице на Хан, и несмотря на сильное сопротивление, принудил турок оттуда выйти. После того генерал-майор Голенищев-Кутузов встретился в самой средине города с двумя тысячами большею части янычар, напал на них, разбил и принудил сдаться пленными. В час по полудни султан Каплан-Гирей собрал на рыночной площади более, нежели до 2000 татар, турок, янычар и множество конницы, ударил на русских, перерубил многих своею рукою, отнял две пушки и привел наших в беспорядок; но генералы Лассий и Кутузов, подоспев на помощь, взяли 400 человек в плен, а остальных положили на месте. Жестокий бой продолжался внутри крепости более шести часов и, наконец, решился совершенно во славу Российского оружия. Измаил был взят приступом, и генерал-майор Кутузов сделан комендантом оной крепости»46.

Один из рассказов о штурме турецкой твердыни, со слов участника был записан С. Н. Глинкой, старавшимся «охранить память» героев от забвения: «Никита Алексеевич Левшин служил капитаном в Бугском третьем егерском баталионе, которым начальствовал искусный и храбрый подполковник Николай Семенович Тр-в в продолжении всей второй Турецкой войны. Левшин имел роту в баталионе Тр-ва. Тр-в почитал себя весьма сведущим в военной службе; Левшин также хорошо оную знал. В разговорах нередко оспоривал он Тр-ва; почему и хранилось между ними друг на друга тайное неудовольствие. Однакож оба они чуждались ненависти; а между ними была только по пословице ревность по ремеслу. Оба они были строгие и справедливые начальники; но Тр-в не умел приобресть сердец, в чем Левшин успел совершенно. Декабря 11 числа 1790 года, в роковой день взятия приступом непреодолимой крепости Измаила, баталион Тр-ва, предводимый на штурме генерал-майором Михаилом Ларионовичем Голенищевым-Кутузовым, шел на приступ у Килийских ворот, и первый в колонне генерала Кутузова вступил в город. Когда баталион Тр-ва спустился в ров, предстала ему стена вышиною в семь сажен; лестницы не достали далеко. Рота Тр-ва пришла в замешательство и легла во рве. Сколько он ни ободрял, ни угрожал — солдаты не повиновались. „Боже мой! — вскричал Тр-в, — я оставлен!“ — „Нет! — подхватил Никита Алексеевич Левшин, — я с вами, и рота моя вас не оставит; надеюсь на моих друзей! Оставим изменников; мы одни сделаем должное“. Тр-в и Левшин полезли на стену первые, с ними рота Левшина; они взошли на стену и оною овладели. Между тем прочие солдаты сего баталиона устыдились и в то же почти время устремились на стену. Баталион разломал палисад и собрался на площади за покрытым путем. Тут весь баталион подвергся жесточайшему огню из домов и нападению толпы турецкой из улицы, но не уступил своего места. Тр-в был пробит в грудь пулею, и упадая на руки Левшина, близь него стоявшего, успел сказать: „Прости, храбрый!., я тебя почитал“. Левшин, отдав тело солдатам для отнесения к стороне, продолжал отражать турок, не взирая на то, что был уже ранен пулею, сорвавшею ему кожу на лбу; он только завязал рану платком. С малым остатком людей своих прогнал неприятеля; но вторая пуля, пришедшая в самый висок, повергла сего храброго воина на его лаврах. В сие самое время город взят был со всех сторон. Сему происшествию свидетелем был находившийся при том же баталионе храбрый майор Щербаков. Никита Алексеевич кончил жизнь на 21-м году и погребен в Измаиле, в церкви Св. Екатерины. Солдат его роты, Никифор Тихонов, сделал для него фоб своими руками»47.