На этот не вполне искренний вопрос можно было дать целый ряд ответов… К примеру, Анриетта прекрасно знала, что он вошел к ней в спальню, полагая, что там мужчина. А Казанова легко мог возразить, что явился к ней не для того, чтобы увидеть ее обнаженной, а чтобы спасти ее жизнь от вспыльчивого венгра. Он же сумел произнести лишь:

— Вы… вы же… Анриетта!

— Это что, дает вам право врываться ко мне в спальню?

— Я… да разве вы не узнаете меня? — взмолился Казанова, лишившись своего обычного нахального апломба. — Я же Джакомо Казанова…

— Казанова? — повторила Анриетта с этаким наивным ехидством. — Я слышала это имя. Не тот ли вы молодой человек, который вынужден был покинуть Венецию из-за супруги некоего аристократа и…

— Вы ошибаетесь, — возразил Казанова, внутренне удивившись, каким, черт подери, образом она могла быть так точно осведомлена. — Я тот Казанова, с которым вы познакомились в водах Большого канала и которого поманили вчера в Риме. И вот я тут, к вашим услугам!

— Теперь, когда мы представились друг другу, первой услугой, о которой я вас, синьор, попрошу, будет покинуть мою спальню, чтобы я могла встать.

К сему добавлю… хочу верить, что в ваших же интересах, а также к вашей чести не раскрывать тайну моего пола, когда увидите меня в форме.

Казанова ударил себя по лбу, внезапно вспомнив о немаловажном обстоятельстве, про которое он успел забыть.

— Господи! — воскликнул он. — Я же совсем забыл о причине, которая побудила меня ворваться к вам…

— И что же это за причина?

— Да этот шпагоглотатель-венгр, драчливое животное, — с весьма озабоченным видом произнес Казанова, — собирается драться с вами…

— Драться со мной? Из-за чего?

— Потому что вы не пришли к нему на помощь во время его схватки с венецианцами… Кстати, а почему они пытались ворваться к вам?

В последних словах Казановы прозвучала ревность, что выглядело более чем забавно. Но Анриетта даже не заметила укоризненного тона, и Казанова с удивлением увидел, как глаза ее перестали смеяться, а раскрасневшиеся было щеки вдруг побледнели.

— Венецианцы?! Если это были венецианцы, то они хотели убить меня! Оставьте меня: мне надо немедленно одеться. Даже в Тоскане я не буду в безопасности от них…

— Но с какой стати мои соотечественники…

— Мсье Казанова, я знаю, о чем говорю. Пойдите и скажите этому дураку венгру, что мы немедленно выезжаем.

С этими словами она выскочила из постели, держа перед собой простыню, которая скорее приоткрывала ее, чем скрывала.

— Но, мадам! — воззвал к ней Казанова, считая не последним соображением немного оттянуть расставание. — Вы забыли, что венгр настроен серьезно, и не учитываете обязанностей, которые налагает на вас форма. Он преисполнен решимости драться на дуэли. Вы только послушайте!

Из соседней комнаты доносился топот ног и поток восклицаний: «Тьерсе, кварта, парируй, коли!», перемежаемых дикими выкриками: «Ха! Ха!» Венгр явно готовился, как и грозился, перерезать своему товарищу горло.

— Я же сказала, что он дурак! — Анриетта топнула голой ногой по полу. — Идите же, мсье, и передайте ему мое указание.

— Он, бесспорно, человек чести, — не без иронии заметил Казанова. — Он тотчас откажется от дуэли, как только узнает, что вы — дама.

— Вот этого ни он, ни кто-либо другой здесь не должен знать! Это должно оставаться тайной. Вы человек сообразительный, мсье Казанова. Сейчас же идите к нему, придумайте какое-нибудь оправдание, но проследите за тем, чтобы я немедленно уехала из этой смертельной ловушки…

Часто бывает так, что в критическую минуту поведение человека убеждает больше, чем слова. Анриетта, правда, сказала «смертельная ловушка», но Казанова привык к преувеличениям — особенно у женщин. Он не обратил бы внимания на просьбу Анриетты, сочтя ее всего лишь уловкой, хитростью с целью выдворить его из спальни, а себя избавить от ситуации, оскорбительной для женского целомудрия, если бы всем своим поведением она не дала ему почувствовать, что говорит вполне серьезно. Каким-то образом, по причинам, которые Казанове еще не дано было понять, Анриетта была явно убеждена, что ее жизнь в опасности, — правда, к такому выводу вполне можно было прийти после недавней драки с переодетыми венецианцами…

Мгновение Казанова помедлил — обольститель в нем не хотел упускать такой возможности одержать быструю победу, — затем повернулся и направился к двери. Уже выходя, он краешком глаза увидел, как Анриетта натягивала на себя форму австрийского гусара, которую носила для маскировки. Но почему ей надо маскироваться? — недоумевал он.

Если Казанова на миг приостановился в коридоре, вместо того чтобы пройти прямиком к венгру, — кто может его за это винить? Хотя он был убежден, что жизнь Анриетты в опасности, да и его собственная тоже, — правда, это обстоятельство почему-то перестало его волновать, — столь многое произошло за эти полчаса, столько надо было всего наметить и осуществить, что Казанове необходимо было собраться с мыслями. Он не имел ни малейшего представления, что сказать дуэлянту-венгру, который все еще со свистом рассекал воздух саблей у себя в комнате, топал и выкрикивал «ха». А кроме того, десяток вопросов относительно Анриетты жужжал в голове Казановы, вызывая раздражение. Почему она окружает себя тайной? Какого черта она делает на этой одинокой почтовой станции, переодетая солдатом, путешествуя с настоящим солдатом, опасаясь нападения со стороны головорезов-венецианцев? Не будь столь явным то, что тупица венгр даже и не подозревал в своем товарище женщины, Казанова был бы уверен, что Анриетта — его любовница. Сейчас же волны ревности накатывались на него при мысли о тех возможностях, которые предоставляет совместное путешествие, и о том, что венгр в любой момент может сделать открытие, и тогда «честь» армии мгновенно повелит ему осадить свое протеже нежелательными предложениями, а при случае даже и употребить силу. Ну а кроме всего прочего, что за игру ведет она с ним, Казановой? Зачем было назначать свидание — «во Флоренции» — без указания точного места, но в определенный день, а самой раскатывать по дорогам Италии с этим нелепым венгром?..

Венгр… Мысль о нем вернула Казанову к необходимости утихомирить глупца и каким-то образом отобрать у него Анриетту. Как же это осуществить? Казанова не имел об этом ни малейшего понятия, ибо всякий раз, когда он пытался что-то придумать, в голову лезли все прочие проблемы и непонятности, связанные с Анриеттой, а ум, который не может сосредоточиться, не способен ничего решить, это уж точно… Казанова машинально пересек коридор, постучал в дверь и вошел в комнату венгра, где ему предстало зрелище, наполнившее его чувством неприязни к этому нелепому и назойливому созданию рода человеческого, настойчивым желанием избавиться от него.

Верный военным идеалам, венгр надел парадную форму — Казанова увидел, что он капитан; мундир сверкал золотом и позвякивал медалями: венгр решил убить своего так называемого «товарища» с соблюдением всего церемониала. Держа в руке смертоносное оружие — саблю, он упражнялся в приемах поединка с таким спокойствием и достоинством, словно выступал перед ее величеством императрицей. Увидев Казанову, капитан перестал наносить удары «противнику», упер кончик сабли в не застланный ковром пол и, приподняв брови, спросил: