– Ты ведь говорила, что больше не придешь, – начала Амальтея. – Почему ты здесь?

– Эта коробка с фотографиями, которую ты прислала…

– Откуда ты знаешь, что это я прислала?

– Я узнала лица на фотографиях. Это твоя семья.

– И твоя тоже. Твой отец. Твой брат.

– Женщина, которая привезла мне коробку, – кто она?

– Так, никто. Просто она в долгу передо мной, потому что я здесь не давала ее в обиду. – Амальтея откинулась на спинку стула и заговорщицки улыбнулась Мауре. – Когда меня это устраивает, я забочусь о людях. Слежу, чтобы с ними ничего не случилось как в этих стенах, так и вне их.

«Мания величия, – подумала Маура. – Старая смешная женщина, умирающая в тюрьме, думает, что все еще имеет силы манипулировать людьми. И с чего я взяла, что она может нам что-то рассказать?»

Амальтея взглянула на одностороннее зеркало:

– За этим окном детектив Риццоли, верно? Смотрит на нас, слушает. Я вижу, вы обе постоянно в новостях. Вас называют «Первые бостонские дамы криминалистики». – Она повернулась к окну. – Если хотите узнать про Станека, детектив, заходите и спросите у меня лично.

– Откуда ты узнала, что мы пришли из-за Ирены? – спросила Маура.

Амальтея фыркнула:

– Послушай, Маура, почему ты так меня недооцениваешь? Я знаю, что происходит в мире. Я знаю, какие у тебя проблемы.

– Ты дружила с Иреной Станек.

– Она была еще одной потерянной душой, с которой я здесь познакомилась. Я присматривала за ней. Жаль, что она умерла, так и не успев меня отблагодарить.

– Ты поэтому пишешь Мартину Станеку? Потому что он в долгу перед тобой?

– Я присматривала за его матерью, почему бы ему не оказать мне несколько услуг?

– Каких?

– Купить мне журналы. Газеты. Мои любимые шоколадные плитки.

– А еще он делился с тобой. Говорил о том, что собирается сделать.

– Делился?

– Когда я приходила к тебе в больницу, ты сказала: «Скоро ты найдешь еще одну». Ты имела в виду одну из жертв Мартина Станека, верно?

– Я говорила такое? – Амальтея пожала плечами, приложила палец к виску. – Ты же знаешь, как работает голова при химиотерапии. Затуманивает память.

– Станек рассказывал тебе, что он собирается сделать с детьми, которые дали против него показания?

– С чего ты взяла, что он собирался что-то сделать?

Это была партия в шахматы, Амальтея изображала невинность, чтобы выудить из Мауры информацию.

– Ответь мне, Амальтея. На кону стоят человеческие жизни, – сказала Маура.

– И почему это должно меня волновать?

– Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, то должно.

– О чьих жизнях идет речь?

– Двадцать лет назад пятеро детей помогли посадить Станеков в тюрьму. Теперь трое из них мертвы, а один пропал. Но ты ведь уже знаешь это, верно?

– А что, если эти жертвы не были так уж невинны? Что, если вы вывернули все наизнанку и истинными жертвами были Станеки?

– Верх – это низ, белое – это черное?

– Ты не знала Ирену. А я знала. Я посмотрела на нее и сразу поняла, что ее посадили ни за что. Люди говорят о том, что необходимо выкорчевать зло, но большинство из вас даже не могут опознать его, когда видят.

– А ты, значит, можешь?

Амальтея улыбнулась:

– Я узнаю таких, как я. А ты?

– Я сужу о людях по их делам, и я знаю, что делал Мартин Станек с этими детьми.

– Тогда ты ничего не знаешь.

– А что я должна знать?

– Что иногда верх на самом деле – низ.

– Ты сказала, что скоро мы найдем еще одну жертву. Откуда ты это знала?

– Тогда это тебя не взволновало.

– Мартин Станек говорил тебе? Делился своими планами мести?

Амальтея вздохнула:

– Ты задаешь неправильные вопросы.

– А какой вопрос правильный?

Амальтея повернулась к одностороннему зеркалу и улыбнулась Джейн, стоявшей с другой стороны:

– Какую жертву вы не нашли?

* * *

– Это все вранье. Она говорит загадками, чтобы запутать тебя. Чтобы ты наверняка приехала к ней еще раз. – Джейн хлопнула ладонями по баранке. – Черт побери, нужно мне было самой встретиться с этой сукой. Уж слишком тяжело тебе это дается. Извини.

– Мы обе решили, что говорить должна я, – возразила Маура. – Я единственная, кому она доверяет.

– Ты единственная, кем она может манипулировать. – Напряженный дневной трафик, замедлявший их возвращение в Бостон, заставил Джейн поморщиться. Перед ними, насколько хватало глаз, растянулась длинная цепочка машин. – Ничего полезного из нее не удалось выудить.

– Она сказала о жертве, которую ты еще не нашла.

– Может, она имеет в виду Билла Салливана, молодого человека, пропавшего в Бруклайне. Если его похоронили заживо, как святого Виталия, мы его, возможно, никогда не найдем. Я только надеюсь, что бедняга был без сознания, когда Станек принялся копать яму.

– А если она имела в виду другую жертву? Ты пока так и не нашла Холли Девайн. Ты уверена, что она жива?

– Я постоянно звоню ее отцу, а он каждый раз отказывается со мной говорить. Может, это и к лучшему. Если ее не можем найти мы, то не может и убийца.

Маура взглянула на Джейн:

– Раз ты так уверена, что Мартин Станек – убийца, то почему ты его не арестуешь?

Молчание Джейн говорило о многом. Несколько секунд она просто молча смотрела на караван машин, растянувшийся перед ними.

– Я это не могу доказать, – призналась она наконец.

– Ты обыскивала его квартиру. Так ничего и не нашла?

– Ни кетамина, ни клейкой ленты, ни скальпелей – ничего. Машины у него нет, как же он мог перевезти тело Тима Макдугала на пристань? К тому же у него железное алиби на канун Рождества. Он ел в бесплатной кухне при церкви. Монахини его помнят.

– Может быть, он не твой преступник.

– Или работает с напарником. Кем-то, кто за него совершает убийства. Станек двадцать лет отсидел в тюрьме. Кто знает, какие он там завел знакомства. Кто-то наверняка ему помогает.

– Ты уже прослушиваешь его телефон. С кем он говорит?

– Ну, с теми, с кем и можно ожидать. Со своим адвокатом, местной пиццерией. С какой-то журналисткой, которая пишет книгу. С риелтором, который продает родительский дом.

– И никого с криминальным прошлым?

– Нет, все они чисты как новорожденные. – Джейн сердито уставилась на дорогу.