От стыда быть тем, кто я есть.

Несмотря на это ужасное падение в прошлое (но и будущее — ближайших тысячелетий — там, возможно, тоже присутствовало, поскольку я припоминаю, что с моим телом произошли радикальные метаморфозы: вместо ступней у меня появились мясистые культи, глаза скрылись под каким-то покровом, а рот больше не ощущал вкуса хлеба, ибо отсутствовали как зубы, так и слюна; вообще отсутствовало многое, что в бодрствующем состоянии было для моего тела привычным и само собой разумеющимся), я проснулся на следующее утро отдохнувшим. Мое сознание было ясным и свежим. Трудности, меня ожидавшие, я сумел уменьшить с помощью разума, а то, что осталось, рассмотреть как задачу для деятельности, которой ничто не препятствует. Я нашел, что самую трудную часть своего намерения уже осуществил, — и потом это подтвердилось. С основами паяния я был знаком. Так что я протравил отогнутый край медного контейнера и внутренний периметр крышки азотной кислотой — чтобы удалить оксидные слои, — поскоблил эти места железом, опять протравил, сполоснул водой и начал лудить очищенные поверхности: то есть с помощью паяльной лампы накапывал сверху стеарин и олово, которые при соответствующем нагревании сплавлялись с медью. Вскоре белый металл уже сверкал, контрастируя с медью, на дважды четырех краях крышки и отверстия. Я сделал паузу, покормил животных, сам пообедал. Потом открыл запертую дверь, задвинул контейнер в комнату к мертвецу. На Тутайна я больше не смотрел. Он был мумией, белым свертком. А контейнер я поставил наклонно, отверстием вверх. Я поднял Тутайна. Он показался мне твердым, одеревенелым; только внешняя поверхность, состоящая из многих слоев ткани, эластично поддавалась нажиму моих рук. Тутайн не был легким, хотя умер как очень худой человек. Кости у него всегда были тяжелыми, а я своими химикалиями еще больше его утяжелил. Я засунул его, головой вперед, в медный контейнер. И с удовлетворением отметил для себя, что он нигде не упирается неподобающим образом в стенки и все же заполняет пространство почти целиком. Я начал тщательно перемешивать в чане глиняную пыль — примерно две трети всего запаса — с большей частью имеющегося у меня тиллантина. Потом заполнил этой смесью свободное пространство в контейнере. По ходу дела я перевернул Тутайна на живот, чтобы и спина его получила подстилку из глиняной муки. Человек не ведает, что творит. Я не задумывался о том, не обглодает ли ненасытный яд всю плоть с костей умершего. Мне это было, в общем-то, всё равно. Главное, я теперь не боялся появления гнили: потому что буквально набил контейнер антисептическим веществом. Под конец я крепко утрамбовал наполнитель вокруг подошв мумии. Не успел я — примериваясь — положить крышку, как в голове у меня мелькнула новая мысль. Я прошел к себе в комнату, разыскал обломок тазовой кости Аугустуса; внимательно рассмотрев эту кость, завернул ее в носовой платок и положил к ногам Тутайна в контейнер. Я крепко утрамбовал ее, вместе с остатками ядовитой глиняной муки, и закрыл отверстие подходящим по размеру куском дерева. Потом положил сверху медную крышку: закрепив, чтобы не упала, веревками и несколькими каплями олова. Запаять этот гроб — рассуждая теоретически — было несложно: требовалось лишь привести контейнер в вертикальное положение и закапать в пазы между крышкой и стенками горячее олово. Между тем поставить гроб прямо мне удалось далеко не сразу и только с помощью рычагов, чурбанов, ящиков. Зато когда я нагрел паяльную лампу, медь и олово, мне не понадобилось много времени, чтобы закрыть последнюю щель. Позже эта щель, которая в сумеречном предвечернем свете казалась черной линией, вновь и вновь возникала у меня перед глазами — и когда я спал, и когда бодрствовал; но она преобразилась в глубокий длинный ров, внезапно наполнявшийся потоком белейшей ртути.

Так я отделился от него безвозвратно. Поток белейшей ртути, который никто не способен переплыть, разделяет нас{89}. В тот день я радовался белому плавкому олову — и обоснованной надежде на то, что загнутые медные края, вместе с загнанным между ними припоем, обеспечат полную герметичность. — — — — — — — — — Я уложил стоявшего вертикально Тутайна. Теперь я осознал, что предмет, с которым мне еще предстоит иметь дело, становится все тяжелее и уже превосходит меру отпущенных мне сил. Все-таки я чувствовал некоторое удовлетворение, оттого что первая часть погребения завершилась. — Стол, на котором прежде я бальзамировал мертвое тело Тутайна, насквозь пропитался жидкостью и пришел в негодность. Я решил разломать его и сжечь, вместе с тряпками. Это было последнее, чем я занялся в тот день. (Я ведь прежде потратил несколько часов на размельчение остатков кирпича и еще больше часа — чтобы поставить контейнер вертикально, а потом вернуть в горизонтальное положение.) — — — — — — — — — — — — — — На следующий день я покончил с последними работами, касающимися погребения. — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — Я вылил целое ведро кипящего черно-пузырчатого дегтя в деревянный ящик, прежде выстелив его дно разрезанной на полосы мешковиной. Деготь быстро затвердел, образовав слой с жутковатым зеркальным блеском. После того как он совершенно остыл, я затащил деревянный ящик по дорожке из соломы в комнату Тутайна и перевернул набок. Контейнер с трупом Тутайна я установил параллельно; перевернул и его, чтобы он был обращен к ящику соответствующей боковой стороной; поднял его на колоды, соответствующие толщине тиковых досок, — и потом с помощью железного гвоздодера задвинул в деревянную оболочку-саркофаг. Задача перевернуть ящик, чтобы он занял подобающую горизонтальную позицию, оказалась достаточно трудной: ведь теперь его вес увеличился вдвое. Мне опять пришлось применять рычаги и разные мелкие приспособления, то есть компенсировать изобретательностью нехватку у меня физической силы. Благодаря соломенной дорожке на полированной поверхности ящика остались лишь неглубокие царапины. Теперь я пододвинул медный контейнер так, чтобы расстояние от его боковых стенок до внешнего гроба везде было примерно одинаковым. Это расстояние не превышало одного сантиметра. Верхняя поверхность медного контейнера тоже почти доставала до верхнего края деревянного ящика. Я опять довел деготь до кипения и залил им боковые пустоты. Потом — вскипятив уже четвертое ведро с клейкой массой — я покрыл жидким дегтем верхнюю поверхность медного гроба, заполнив деревянный ящик почти до края. Теперь ящик превратился в троговую долину, заполненную черным льдом{90}.

Тутайн еще больше от меня отдалился. Только разум подсказывал: он еще здесь, ты сам уложил его сюда. — Остатки чадящего корабельного дегтя я вылил в троговую долину, переполнив ее. Затем положил сверху крышку, стараясь, чтобы она, по возможности, прилипла к дегтю. С величайшей поспешностью я ввинтил в дерево первые шесть винтов; потом, уже не торопясь, — остальные три дюжины. Несколько капель дегтя, лишь наполовину застывших, выступили по краям крышки. Я их соскреб. — — — — (Все это я проделал, чтобы придать получившейся целостности прочность и неподвижность.) — — — — — — — — — — — — На этом погребение Тутайна закончилось. Позже я еще раз переворачивал гроб набок, когда прикреплял под его деревянным днищем полозья — наподобие тех, что бывают у матросских сундуков: чтобы потом, если понадобится, передвигать этот громоздкий предмет домашней обстановки как бы на санях. — Первую ночь после запечатывания гроба ящик провел в комнате у Тутайна. На другой день, после того как я унес все рабочие инструменты и прибрался в комнатах, ящик-гроб занял предназначенное для него место в гостиной.