– Огонь девка! – одобрительно улыбнулась няня. – Куда это ты, Анюта, ее водила?

Артемьевна знала Анну Терентьевну еще юной, потому звала Анютой, а на «ты» обращалась ко всем, согласно своему невыводимому старосибирскому обычаю. Анна Терентьевна сердилась, зато Павел Терентьевич смеялся и говорил, что по-древнерусски старуха совершенно права. Он еще добавлял: «Вспомни-ка классику – «Ой ты гой еси, царь Иван Васильевич!». А ты, Анюта, все-таки не царь».

Няне Анна Терентьевна ответила рассеянно:

– Мы к Пшежецким ходили, выражать соболезнования. Это все ужасно! Старшая дочь Антонии лежит в закрытом гробу, масса цветов…

– Чего ж Лиза так прыгат? Кто ее там смешил?

– Ах, я ничего не могу понять, – отмахнулась Анна Терентьевна. – Что с ней делается, ума не приложу. Убегает куда-то, рояль забросила, говорит немыслимые вещи. И ведь всегда найдет, что ответить, выкрутится, обморочит, обцелует! Надо с ней построже.

– Не строжись, Анюта! Пускай погулят. Замуж пойдет – дома насидится, наплачется, смирная будет.

Анна Терентьевна вспыхнула:

– Ты опять за свое, няня! Как это «пускай погулят»? Как покойная Пшежецкая, что ли?

– Да разве у Казимировны дочка гуляла? – возмутилась няня. – Когда девка за деньги всем дает, это грех один!

– А без денег не грех? Оставь это, Артемьевна, и лучше скажи, где мое синее в полоску платье, что я шила у Селезневой? Она, негодная, так все обузила, что я его только три раза надела.

– Синее? С пуговками по плечу? Так его моль побила. Не уберегли!

– Как побила? Дотла?

– Нет, на брюхе только.

– Так неси его мне, Лизе перешьем. Проклятые деньги! Разве так одевал меня покойный отец? Я была как кукла!

– Верно! – согласилась няня. – Стать у тебя завсегда была крупная, шшоки красные…

– Ах, молчи, молчи! Ты меня добьешь!

Лиза в это время уже поднялась в свою комнату, достала из-за пояса Зосин дневник и уставилась в первую страницу.

Она не обманула, эта противная Каша! Лиза не смогла разобрать в Зосиных писаниях ни слова. Тоненькие шелковистые странички, такие же бледно-зеленые, как переплет, были сплошь заполнены строчками. Как известно, Зося училась в гимназии скверно, но почерк у нее оказался убористый, четкий, кружевной. У Лизы в глазах зарябило от тугих двойных петелек w, от 1, перечеркнутых наискосок, от мушек и птичек над z и i. Что все это значило? Кроме дат, ничего прочитать не удалось.

Лиза вздохнула, поворошила странички. Может, удастся отыскать какие-нибудь имена или фамилии? Она стала водить пальцем по непонятным строчкам, задерживаясь на каждой заглавной букве. Увы, Зося и имен не записывала! Она предпочитала одинокие инициалы, которые выходили у нее особенно щегольскими. Часто, свернувшись змеей, мелькала крупная Z, выведенная с особым нажимом. Попадалась изящно накренившаяся, похожая на язык пламени N и стройная F с двумя буклями на одном боку. Были и О, и К, и даже Q, но кто скрывался за этими буквами, понять было невозможно.

Лиза спрятала дневник в ящик стола. За окном скучно стучал дождь. Слабо шелестела под его шлепками листва старой кривой яблони. Из дому теперь и носу не высунешь! Вот бы выбраться отсюда, найти Ваню, взять лодку и сбежать на какой-нибудь песчаный остров, которых так много на Нети!

Послышался стук в дверь. Лиза прогнала прочь все неисполнимые мечтания, поправила платье, заложила волосы за уши и чинно сказала:

– Войдите!

Лиза совершенно напрасно приняла чопорный вид: к ней пришла всего лишь Мурочка Фрязина с толстой тетрадью под мышкой.

– Ужасно интересно! – выпалила Мурочка, блестя глазами и румяными щеками. – Так это все-таки правда? Ах, я еще тогда предчувствовала!

– Что предчувствовала? – испугалась Лиза. – Опять кто-то умер?

– Совсем наоборот! Хотя от любви тоже умирают, да?

– Говори же толком, что случилось?

Мурочка до предела расширила глаза и сообщила громким заговорщицким шепотом:

– Знаешь, кто к нам сейчас приходил? Твой Рянгин!

Лиза вспыхнула от неожиданного звучания этих двух слов. Ее Рянгин? Мурочка немного полюбовалась произведенным эффектом и продолжила:

– Он у нас был с полчаса назад. Сделал вид, что навещает Володьку, но я-то все поняла! Конечно, для отвода глаз мальчишки пошептались про свое кладбище и смерть Пшежецкой. Но, знаешь, Рянгин совсем без предрассудков! Не церемонясь, подходит ко мне и говорит: «Вы можете передать записку Лизе Одинцовой?» Я сказала, что могу. «И ответ принесете?» – спрашивает. Я говорю: «Принесу…» Я предчувствовала…

– Давай же записку!

Мурочка распушила свою тетрадь, поставила ее домиком, и из растопыренных страниц выпорхнул белый листок, сложенный вдвое.

Лиза схватила листок и развернула. В отличие от Зоей Ваня буквы выводил без всяких украшений. Стиль у него был, как Володька и предупреждал, лаконический. «Чтобы жить, мне надо вас видеть. Скажите, где и когда? И. Р.».

– Да, не слишком цветисто, – вздохнула Мурочка. Как гонец, она с полным правом прочитала эти две строчки из-за Лизиного плеча. – Никаких тебе «люблю» или «целую». Хотя вот это впечатляет: «чтобы жить». Как ты, Лиза, считаешь, не собирается ли он покончить с собой?

– Не думаю.

– Почему ты так уверена?

– Потому что я этого не хочу.

– Значит, ты ему назначишь свидание? – разочарованно протянула Мурочка. – Вот так, сразу?

– Конечно. Иначе я сама умру! Я сейчас же напишу ему ответ.

– А ты придумала, где и когда вы встретитесь?

– Этой ночью у забора Свербеевых.

Усадьба Свербеевых примыкала к Одинцовым со стороны, противоположной Фрязиным. Дом Свербеевых продавался и стоял пустой. Никто там с прошлой осени не жил, не было при нем ни сторожа, ни собаки. Лиза взвесила все обстоятельства и нашла, что лучшего места для встречи и придумать нельзя. Удивительно, почему она раньше не додумалась позвать Ваню в заросший свербеевский огород? Столько времени было потеряно зря!

Лиза спрятала Ванину записку в тот же ящик стола, что и Зосин дневник, и быстро написала на почтовом листке: «Будьте сегодня в девять вечера у куста бузины, там, где наша усадьба граничит со Свербеевыми. О. Е.».

– Надо же, у тебя инициалы как у Евгения Онегина, – сказала Мурочка. – Впрочем, беру это замечание назад – оно глупое. Но неужели ты ночью пойдешь одна к этой бузине? Страшно ведь!

– Я ничего не боюсь, – спокойно ответила Лиза.

– Ты совершенная Джульетта! Помнишь эту пьесу? И как Варнавин с балкона упал? Что значит выдающийся талант – ведь не потерялся, закончил слова лежа, и все плакали.