Траппер вяло пожал плечами, не видя ничего дурного в предложении англичанина.

— Надеюсь, мне не придётся слышать хныканье и жалобы, — ответил с вопросительной интонацией.

— Не беспокойся, — поспешил заверить его Джон и похлопал по плечу, — мы обязательно подружимся, Молчун. Ты говоришь, что здесь кочуют Вороны? Ты говоришь на их языке?

— Да.

— Прекрасно, мы обязательно навестим этих дикарей…

Джон Браун оказался человеком весёлым и любопытным. Он выглядел каким-то мелким и слабым, но под его тщедушным обличьем билась неугомонная сила первооткрывателя. Он не уставал задавать Молчуну вопросы, вгрызаясь в ответы, как вечно голодная собака в брошенную ей жирную кость. Если он начинал расспрашивать, то не успокаивался, пока его новый друг не вскидывал над головой руки.

— Я сдаюсь. Ты хочешь знать больше, чем я могу рассказать тебе, — смеялся Молчун. — Да и не мастак я беседовать. Если надо утку свалить или оленя, то я готов, а разговаривать не привык. Что я рассказать-то могу?

— Но тебе наверняка известно, какое из здешних племён самое-самое…

— Самых-самых тут нет. Все отчаянные до ужаса. Многие трапперы считают, что наиболее яростные воины — Сю, то есть Дакоты. Но я не думаю, что Сю опаснее остальных краснокожих. Шайены и Арапахи ничуть не уступают им. А по мне — так Вороны одолеют в честном бою любого врага. Но они слишком суеверны. Если что-то покажется им подозрительным, они могут пуститься наутёк без оглядки, а со стороны взглянешь — вроде как струхнули… Я считаю, что они самые красивые, по крайней мере, самые высокие среди индейцев, хотя их женщины менее симпатичны, но при этом никто не сможет тягаться с этими скво в распутстве. Вороны вообще странные в смысле сексуальных отношений. Они не наказывают за супружескую измену. Скво беспрестанно кочуют из одной семьи в другую. Многие мужчины на рукавах своей рубашки полосочками отмечают число женщин, с которыми удалось переспать, или на праздники выносят связку специальных палочек, означающих то же самое. А среди Черноногих и Сю я встречал женщин, которым мужья отрезали за измену носы, там с супружеской изменой дела обстоят по-другому. Вот такие дела… Что ещё поведать вам про Ворон? Они, пожалуй, слишком уж гордецы, и высокомерие у них хоть отбавляй. Краснокожие вообще на белых людей свысока поглядывают, а Вороны и подавно. Мне они пришлись по душе. Забавные люди, когда ты с ними в мире, и страшные для врагов…

Ночами Джон Браун целиком отдавал себя во власть Молчуна, безоговорочно доверяя его охотничьему инстинкту. Марсель Дюпон спал чутко, как зверь, будто постоянно прислушиваясь одним ухом к шорохам вокруг него, и Джон никак не мог взять в толк, каким образом трапперу удавалось просыпаться наутро с лёгкостью и не жаловаться на недосыпание.

— Привычка, — пожимал зверолов плечами, сам не очень понимая, что именно вызывало у путешественника удивление. — Да и как можно иначе спать? Если сильно ухо придавить, так и не услышишь ничего. А соснуть можно и днём, если приспичит. Бывает, наешься жареной оленины, и разморит тебя прямо у костра. Тут уж ничего поделать невозможно. Я по этой причине никогда в пути не ем сытно, а только к вечеру… Конечно, живём мы тут не то что в городе, потому как постоянно с краснокожими соприкасаемся и от них повадки перенимаем. В городе ко многому не приучишься… Горожане зачастую на второй день пути готовы бросить своё барахло и повернуть обратно, я сам таких видел не раз… Я много раз был свидетелем того, как военный отряд индейцев уводил лошадей из вражеского лагеря. Мчались всю ночь и весь день, задницы в кровь стирали от безостановочной скачки. И ни звука жалобы… Такова жизнь. А над городскими я не смеюсь. Они умеют то, что мне не под силу. Вот, к примеру, в конторе люди целыми днями сидят и бумажки пишут. Я бы не смог ни за какие деньги, а вот они могут. Разве не удивительно? По мне — так не нужны эти конторы вовсе. А подумать — нет, брат, без этих контор и без этих толстозадых конторщиков мне бы денег никто не дал за мои меха, а без денег я бы и пороха не достал, и свинца, и ружья… Не всё так просто, как мне иногда представляется, Джон. Я уже давно привык мыслить, как индейцы, но порой спохватываюсь и просто ужасаюсь… Мыслишка вся на ладони уместится, а мне казалось, что в ней вся глубина жизни сокрыта…

— Может, так оно и есть, — отзывался Джон, что-то царапая в своей толстой тетради.

— Не думаю. Глянешь вокруг — ширь, свет… Да разве человеку под силу охватить всё это своей головой? Индейцы, к примеру, на нас, белых, смотрят свысока, будто мы какие-то недоделанные. Зверушек самых малых почитают и берут их в охранители, молятся им, а на белых лишь презрительно морщатся. Но при этом всё время в нашу сторону глазеют. Ружьишко им продай, пистолет обменяй, порох, пули, зеркала, тряпки всякие — всё им, оказывается, нужно. Сами не могут сделать такого, к нашему принюхиваются и воруют по возможности, но нас же считают низшей расой.

— Что же тебя удерживает среди них?

— Не знаю. Простота, может быть. Прямолинейность. Сам-то я не мудрец, Джон. Моё место тут, у костра, среди лесов, между скал, где нет нужды глубоко рассуждать. Цивилизация нужна мне, как и дикарям, чтобы пользоваться её плодами, но характером своим она меня никак не может устроить. Тяжёлый характер, скверный, нечестный. В городе мне улыбнутся, когда я шагну в магазин, но это не означает, что там рады именно мне. Идя по улице, я окунаюсь в толпу, но никто не предложит мне вдруг выкурить трубку и не поинтересуется, не проголодался ли я… Среди индейцев и трапперов принято иное отношение к людям.

Через пару недель Марсель, громко крича на чужом для Джона языке, въехал в огромную индейскую деревню, от одного вида которой у англичанина перехватило дух.

— Ух, — выдохнул он, не в силах выразить обуявшие его чувства восторга.

Большие конусные палатки были расставлены по всей долине, открывшейся перед путниками сразу после поворота за высокую скалистую стену. Их светлые кожаные покрытия выглядели в солнечном свете белоснежными и казались сверкающими. Множество палаток выделялось обилием мелких и крупных рисунков на своих упругих натянутых стенах.

— Каково? — ухмыльнулся Молчун, глянув через плечо. — Вот твои дикари…

Молчун поднял обе руки вверх, держа над головой длинноствольное ружьё, и снова что-то закричал. Навстречу выехало с десяток юрких всадников, легко сидевших на лошадях и держащих в руках копья, украшенные по всей длине орлиными перьями.

Дикари сразу признали Молчуна, и через несколько минут белые люди уже расположились в палатке старого Солнечного Шеста.

Солнечный Шест выглядел совсем дряхлым. Он сидел, сильно скрючив спину и выставив костлявые плечи вперёд, вялая коричневая кожа на дряблых мышцах колыхалась при малейшем движении тощих рук.

— Ни в одном другом племени я не встречал столько стариков и калек, как среди Ворон, — сказал Молчун, слегка наклонив голову к Джону. — Они богаты и могут всех обеспечить лошадьми во время кочёвки. Другие краснокожие нередко оставляют совсем немощных стариков, переезжая на новое место, потому как с ними много хлопот в пути. А Вороны справляются с этим без труда…