Катя еще сильнее потянула за шнурки, корсет заскрипел, но не поддался.

— Не распустить ли, барышня? — робко спросила служанка.

— Нет-нет, не надо!

— Да уж очень у вас, барышня, талия нонче узкая стала, пальцами можно всю ее обхватить.

— Это и лучше…

— Того и гляди, переломитесь…

— Не беспокойся…

Елена Николаевна улыбнулась и молчаливо стала глядеть в зеркало.

— Послушай! — сказала она вдруг. — Если бы ты была мужчина… — Но не докончила и звонко захохотала.

Катя поднялась с колен и, стоя сзади, с улыбкой взглянула в зеркало:

— Если бы я была мужчина?.. Я бы сделала вот так…

И на оголенной спине красавицы отпечатался крепкий поцелуй.

Она вздрогнула и засмеялась каким-то отрывистым, словно задыхающимся хохотом.

Кате позволялись подобные вольности, и не только позволялись, но даже поощрялись. Елена Николаевна была девушка с большими странностями.

Когда все шнурки были завязаны и наброшена юбка, где-то вдали слабо затрещал электрический звонок.

— Кто это? Не он ли? — повернулась Елена Николаевна. — Поди, Катя, узнай скорей.

Горничная скрылась за зеркальной дверью, а Елена Николаевна осталась на месте, выжидательно закусив губу и глядя исподлобья в трюмо.

Потом она вдруг улыбнулась, подняла, как танцовщица, руки кверху, заложила их над головой и, не спуская с лица улыбки, застыла перед зеркалом.

— Барышня! Барышня! — запыхавшись, вбежала Катя. — Они! Они!.. Они приехали!..

Лицо Елены Николаевны не вспыхнуло, но зато блеснули глаза.

— Ну чего ты кидаешься как сумасшедшая!.. Куда он прошел? К батюшке?

— Да-с.

— Давай скорей одеваться!.. Ну, ну, живей корсаж!.. Нет, не этот!.. дура!..

И будуар наполнился суетнёю, отрывочными фразами и далеко не лестными эпитетами по адресу Кати.

Наконец Елена Николаевна была готова. В чудных темных волосах ее блестела бриллиантовая пряжка, светлое платье красиво оттеняло ее строгое античное лицо и полные руки, оголенные до локтей.

Приказав Кате, чтобы будуар был убран моментально, Елена Николаевна вышла в гостиную, прошла залу и остановилась у тяжелой ореховой двери кабинета отца.

Она нажала пуговку звонка и взглянула на дощечку, где было написано: «Не позвонив, не входите». Дощечка повернулась и, показав надпись «Войдите», захлопнулась опять. Елена Николаевна вошла в кабинет.

Старик сидел перед письменным столом, заваленным бумагами, а в кресле, сбоку, сидел он, только уже не в мундире студента, а во фраке.

Теперь он был еще красивее. Белоснежное белье делало его типичные черты еще более прекрасными, а темные глаза, в которых покоился такой таинственно манящий мрак, приняли выражение еще более значительное. Он встал и, грациозно раскланявшись, смело и прямо взглянул ей в лицо.

Она опустила свои глаза.

Старик, следивший за обоими, слабо улыбнулся и, казалось, был очень доволен этой встречей. «Какая чудесная пара!» — мелькнуло у него в голове, а вслух он сказал:

— Граф приехал сегодня формально просить твоей руки, Леля…

Андрюшка поклонился, а Елена Николаевна, сердито сдвинув брови, отвечала:

— Я не даю своей руки раньше своего сердца, граф… Слышите, вы, — она сделала ударение на «вы», — должны сперва взять его.

— Елена Николаевна, — серьезно ответил Андрюшка, — то, что вы мне говорите, еще более радует меня, чем самое получение вашей руки, потому что сердце ваше для меня несравненно важнее и дороже.

— То-то же! — шаловливо погрозила Терентьева и, хохоча, села.

Сел и Андрюшка.

— Конечно, это хорошо, — сказал старик, — но… — Он задумался и вдруг махнул рукой: — А впрочем, делайте как хотите… Оно, конечно, лучше полюбовно-то.

— Скажите, граф, — вдруг начала Елена Николаевна, — что это случилось такое с вами… Я что-то слышала, что у вас есть двойник… Какой-то негодяй из исправительной колонии… Скажите, это правда?..

— Да! — грустно ответил Андрюшка, не дрогнув ни одним мускулом лица. — Это ужасная неприятность для меня…

— Вы даже были арестованы.

— Был, — еще трагичнее подтвердил Андрюшка и тихо прибавил: — И я уверен, что с этим негодяем у меня не все кончено, если только полиция не сумеет поймать его…

— Вы боитесь?..

— Я? — спросил Андрюшка, сверкнув глазами. — Я не боюсь тараканов… и червяков маленьких тоже не боюсь.

Елена Николаевна захохотала:

— Какое сравнение… Вы, должно быть, очень смелы… Вероятно, так же, как и я, потому что я на вашем месте тоже бы не боялась…

«Ого!» — подумал Андрюшка и с восторгом поглядел на свою собеседницу, а она продолжала:

— Я даже завидую вам, что у вас есть препятствие, есть борьба, есть даже маленькая опасность… А моя жизнь течет так противно тихо и ровно, что я просто задыхаюсь от скуки.

— О! — отвечал Андрюшка. — Бури хороши только издали или на картине, тогда они и красивы и величественны, но, когда вы столкнетесь с ними лицом к лицу, они потеряют всю свою прелесть.

— Как для кого!.. — задумчиво ответила Елена Николаевна.

И вдруг все трое замолчали. Старик перевернул какой-то лист счетов на столе, Андрюшка стал поворачивать в руках шляпу, а Елена Николаевна взглянула куда-то в окно, где кипела шумная петербургская жизнь с ее трескотней и звонками омнибусов.

— Я, — продолжала Елена Николаевна, — не понимаю жизни без борьбы, от жизни надо выхватить все возможное, чтобы потом не пожалеть ни о молодости, ни о всем пережитом.

Андрюшка искоса, но пытливо взглянул на говорившую.

— Вы, кажется, удивляетесь? — спросила она. — Вы, может быть, делая предложение, думаете видеть во мне хорошую жену в том случае, если я вам со своею рукой отдам и сердце… Вы ошибаетесь! Я предупреждаю вас, я очень правдивый человек… Я, коротко говоря, вовсе даже не способна для семейной жизни.

Старик сделал нетерпеливый жест и хотел возразить что-то, но она перебила его:

— Молчите, батюшка! Вы знаете, что, когда я говорю серьезно то, что я думаю, я не люблю, чтобы мне возражали.

Глаза ее заблестели и стали так же мрачны, как у Андрюшки. Оба они даже стали немного похожи в эту минуту.

— Не будь вы графом, — продолжала она, обращаясь к Андрюшке, — то я бы ни за что не вышла за вас замуж, хотя… хотя…

Она встряхнула головой, вскинула руку, из-под которой белой полоской блеснули ее оскаленные зубы.

— Хотя любить вас я бы могла… а теперь мне необходим ваш титул, но ранее мне хочется полюбить вас, понимаете, полюбить!..