вывел русский гарнизон из Казани и вместе с ним уехал в Свияжск. Под фальшивым предлогом ему удалось вывести с собой из Казани 84 князей и мурз; их он передал русским в качестве заложников.

В тот же день в Казани была опубликована царская грамота о том, что 1) «по казанских князей челобитью» государь низвел хана с престола и дал им своего наместника; 2) наместником назначен свияжский воевода князь Семен Иванович Микулинский; 3) все казанские «лутчие люди» должны явиться в Свияжск и принести присягу наместнику. Объявление акта о присоединении Казанского ханства к России было встречено в столице с видимым спокойствием. Казанцы с огланом Худай-Кулом во главе дали согласие и просили наместника прислать в город князей Чапкуна Отучева и Бурнаша, которые привели бы казанцев к присяге.

7 марта Чапкун Отучев, Бурнаш и стрелецкий голова Иван Черемисинов приехали в Казань и привели казанцев к присяге. 8 марта они возвратились в Свияжск, и, кроме того, туда отправилось посольство — муллы, князья и оглан Худай-Кул, которые приняли от наместника и других воевод присягу в том, что на казанских «добрых людей» распространяются все привилегии русских «добрых людей», то есть бояр и дворян. Вслед за тем в Казань снова прибыли И. Черемисинов и переводчик для того, чтобы приводить всех людей к присяге, а также князья Чапкун Отучев и Кул-Али и четверо детей боярских, чтобы следить за порядком перед въездом наместника и приготовить дворы для размещения русского гарнизона. Шах-Али, навсегда покинувший свою столицу, вызвал в Свияжск свою жену, «чтобы царица в те поры в городе в Казани не была, как князь Семен в город приедет»[220]. Вечером наместнику доносили, что в городе все спокойно, царица укладывается, ханский дворец опоражнивают, а сельские люди, дав присягу, разъезжаются по домам. Ночью в Казань прибыл багаж наместника — «кош легкой с ествою» и 70 казаков — «они на Цареве дворе пригодятся на всякое дело»[221]. На утро был назначен въезд в Казань русского наместника.

Переворот 9 марта 1552 года. Правительство Чапкуна Отучева

9 марта утром наместник выехал из Свияжска в Казань. Вместе с ним ехали воеводы, двигался военный отряд, позади следовали заложники, выведенные Шах-Али 6 марта. На Волге у Крохова острова наместника встретили и приветствовали князья Шамся и Хан-Кильды и другие казанцы. Затем на пути повстречалась ханша, ехавшая в Свияжск. Из Казани к наместнику постоянно скакали русские гонцы с донесениями. В городе все было спокойно, И. Черемисинов продолжал приводить казанцев к присяге. Когда наместник приехал на Бежбалду (деревня, расположенная на месте Адмиралтейской слободы), трое из сопровождавших его казанцев — князь Ислам, князь Кебек и мурза Алике Нарыков (брат покойного Чуры Нарыкова) — попросили у него разрешения ехать вперед. Разрешение было дано, и они уехали в город.

Приехав в Казань, Ислам, Кебек и А. Нарыков заперли крепостные ворота и распространили ложный слух, будто русские намерены устроить резню и перебить всех казанцев. Этот слух произвел смущение среди казанцев, и многие стали вооружаться. Между тем воеводы и русский отряд медленно приближались к Казани, двигаясь по открытой равнине, отделявшей Бежбалду от столицы. Наместник подъехал к Казани, и на Булаке его встретили выехавшие навстречу из города князь Кул-Али и И. Черемисинов, который доложил: «Лиха есмя по сесь час не видали; а те, перво как прибежали от вас князи, так лихие слова почали говорити, и люди замешались, иные на себя доспех кладут»[222]. Бояре подъехали к крепости, к Царевым (Ханским) воротам. Ворота были заперты. Перед воротами наместника встретили оглан Худай-Кул, князь Алиман и другие князья. Они успокаивали бояр, просили не волноваться («почали бити челом, чтобы ся не кручинили»), говорили, что возмутили народ лихие люди, и просили подождать, пока успокоятся. Из ранее прибывших казанцев к восставшим примкнул князь Чапкун Отучев.

Озадаченные бояре послали в крепость оглана Худай-Кула и князя Бурнаша спросить, почему казанцы изменили, а также уверить, что русские никакого зла никому не причинят. Казанцы ответили, что жители боятся резни, слушать объяснений не пожелали и выпустили оглана Худай-Кула и князя Бурнаша с ответом из крепости. Русские неоднократно пытались начинать переговоры — «много было ссылок и речей с ними», но не добились никаких результатов: «Видят воеводы, что добраго дела нет». Тогда наместник приказал арестовать оглана Худай-Кула, князя Алимана с сыном, князя Шамсю, князя Чуру Кадыева, удельного арского князя Богдана[223], князя Хан-Кильды и других видных лиц, а также всех прежних заложников. Воеводы стояли у ворот весь день и переночевали в посаде.

Утром переговоры возобновились и продолжались до полудня без всякого результата: князь Чапкун решил не сдавать Казань русским без боя. Русские стрельцы и имущество воевод, присланные в Казань, были задержаны в крепости.

Видя безнадежность своего предприятия, князь С. И. Микулинский решил возвратиться в Свияжск. Русским не оставалось делать ничего другого — брать крепость силой они не могли, и нареченный наместник с немалым конфузом вернулся обратно, однако на прощание русские ни посада не сожгли, никого не убили и не разграбили — «ни одному человеку лихо не учинили», так как все еще надеялись на соглашение — «чаяли сделки». По возвращении русских в Свияжск все арестованные казанцы были заключены в тюрьму.

Проект унии рухнул. Присоединить Казанское ханство к Русскому государству добровольно, мирным путем, русским не удалось. Казанцы в последний момент не пожелали покончить со своей независимостью, и свобода была спасена. Этот порыв не мог изменить соотношения сил между обоими государствами и, как впоследствии оказалось, лишь отсрочил, но не предотвратил падения Казанского ханства. То, что не смогло произойти добровольно, через семь месяцев совершилось насильственно, но последствия новой войны были ужасны, и судьба казанского народа оказалась несравненно более тяжкой. Уния не состоялась, и казанцам пришлось заплатить за это страшной ценой…

В тот день, когда казанцам предстояло расстаться навеки со своей независимостью, среди них царило, несомненно, крайне тяжелое, подавленное настроение. То спокойствие, о котором говорили русские донесения, было насыщено мрачною жутью и не предвещало ничего хорошего. И в этот самый момент нашлись безумные смельчаки, которые ощутили в себе достаточно силы, чтобы бросить в народ горячий призыв к спасению, и народ мгновенно воспламенился, увидев неожиданный выход из безнадежного положения.

Переворот был произведен с поразительным хладнокровием. С суровой решимостью три смельчака испросили позволения ехать вперед, ничем не возбудили подозрения, доскакали до города и в течение нескольких минут, пока иностранный наместник приближался по двухверстной равнине, лежавшей между