пены слились в длинные гребни.

Плеск воды превратился в угрожающий гул. По брезентовому пологу палатки застучали первые капли дождя.

Мы сидели на командном пункте и смотрели, как на экране телевизора неторопливо перемещаются силуэты наших товарищей.

— Надо им сказать, — пробормотал Павлов.

Он взял телефонную трубку, нажал кнопку вызова и, когда человек на экране тоже поднёс к уху трубку, сказал:

— У нас ветер южный, семь баллов. Ожидаем дальнейшего ухудшения погоды. Как себя чувствуете?

Силуэт на экране закивал головой и громко, через динамик, ответил:

— У нас всё в порядке.

Павлов кивнул.

— Будьте внимательнее!

Палатку рвануло. Дождь зашумел ровно и сильно. Через минуту он хлестал, как из пожарного рукава.

Грохот волн на берегу превратился в сплошной рёв.

Стемнело.

— Надо пойти посмотреть, как лагерь, — сказал Павлов.

— Я с вами.

Мы закутались в плащи и вышли из палатки в темноту.

Ветер подхватил нас. Потоки воды били по лицу, мелкие холодные струи бежали за воротник.

Прикрывая глаза рукой, я посмотрел, где Павлов.

Его чёрная фигура маячила впереди. Павлов размахивал руками и что-то кричал.

Увязая в песке, я направился к нему.

Впереди метались и шумели люди: опрокинуло палатку. Трое парней собирали и прятали под упавший брезент вещи, заново крепили углы. Верёвки в их руках извивались, как змеи.

Мы вышли на берег. Море слабо светилось. Было видно, как возникают в темноте волны. Они появлялись, росли и опрокидывались, заливая пляж сияющими потоками.

Под ногами шевелился песок, перемешанный с водой. Он двигался, тёк.

В разрыве между тучами показалась луна. Призрачный зелёный свет упал на скалы. Позади нас гудели и надувались парусами палатки. Пробиваясь сквозь рёв ветра, откуда-то из-за палаток доносился неясный шум.

— Бежим туда! — крикнул Павлов.

Спотыкаясь и увязая в мокром песке, мы выбежали из городка. Огибая наш лагерь, к морю стремился поток. Неизвестно откуда взявшаяся река рвалась к бухте. С водой мчались ветки, охапки травы, стволы деревьев.

Край берега, на котором я стоял, зашатался. Я отпрыгнул. Подмытый водой берег обрушился, распался на куски и исчез, унесённый течением.

— Может смыть лагерь! — крикнул мне в ухо Павлов.

Мы побрели назад.

Откинув полог, протиснулись внутрь первой палатки.

Голубой экран на пульте управления не горел.

Люди, тесным кружком стоявшие около него, молчали.

— Нет связи с домом, — сказал дежурный. — Оборвало все кабели!

Что с домом?

В эту ночь в лагере никто не спал. Мы сидели на командном пункте и ждали.

Ждали рассвета. Ждали, когда утихнет шторм.

В голову лезли нехорошие мысли. Дом может дёрнуть или наклонить. От этого выйдут из строя электрические батареи, и люди будут сидеть в кромешной тьме.

От удара может дать трещину корпус, часть воздуха выйдет, и люди окажутся в тесном воздушном пузыре, под самой крышей…

К утру ветер переменился и сбил волну. Ливень прекратился. В воздухе повисла мелкая морось.

Мы вышли из палатки. Поток, бушевавший за лагерем ночью, иссяк. Угасли белые гребни в бухте. Тяжёлая, идущая против ветра зыбь лениво катила на берег ровные жёлтые валы. От глины и песка, принесённых с гор, вода в бухте стала непрозрачной.

Буёк с флажком, который стоял над домом, исчез.

— Если бы их сорвало с якоря, дом был бы уже на берегу, — сказал Немцев.

— Не каркай!

Павлов сказал это и стал раздеваться. Он натянул на себя гидрокостюм и нацепил баллоны.

— Я тоже, — сказал Игнатьев.

Ступая пятками вперёд, они вошли в воду. Первая же волна отбросила их назад.

Отдуваясь и отплёвываясь, они встали, проверили автоматы дыхания — не попал ли песок? — и пошли снова. Их опять опрокинуло.

— Надо не так, — сказал Марлен. — Сейчас вдоль берега идёт отбойное течение. Надо найти место, где оно поворачивает в море.

Он набрал кучу палок и стал бросать их в воду.

— Вроде бы тут! — сказал он: палки плыли от берега.

Павлов и Игнатьев, работая изо всех сил ластами, ушли под воду.

Мы уселись на мокрый песок и стали ждать.

Дождь сеял, как из сита. Сквозь его пелену казались призрачными громады входных мысов. Окружающие бухту горы исчезли в серой мгле. Наши плечи медленно, капля за каплей, покрывались плёнкой воды.

Прошло полчаса.

— Вижу! — закричал Немцев.

Он вскочил и показал рукой на середину бухты. Там, то скрываясь, то выходя на гребень волны, маячила чёрная точка. Рядом с ней появилась вторая.

— Плывут! Оба плывут!

Точки росли. Наконец среди жёлтых гребней заблестели костюмы и баллоны.

Люди, видно, выбились из сил и не стали искать место, где им лучше выходить. Они плыли прямо на нас.

Огромная волна выросла над их головами, поднялась, понесла их, опрокинула. Пена и песок покрыли тела, уходящая вода потащила обратно.

Несколько человек без команды бросились в воду. До одного аквалангиста удалось добраться. Его ухватили за руки. Следующая волна поднесла второго.

Их вытащили на берег, сняли маски и баллоны.

Павлов и Игнатьев лежали на песке, тяжело дыша. Потом нехотя сели.

— Ну как там? Что в доме? — спросил Марлен.

Мы настороженно ждали.

Павлов поскрёб подбородок.

— Пьют растворимый кофе, вот что.

Он выплюнул изо рта песок.

— Кейфуют. Их даже не качнуло. Всё-таки двадцать пять метров! А вот видимость под водой — ноль. Муть с берега идёт — кругом облака.

— Сейчас они выпустят аварийный буёк с антенной, — сказал Игнатьев.

Он сказал это и замолчал. На жёлтой взгорбленной поверхности бухты уже плясал красный буёк. Он торчал из воды, как стручок перца, качался, скрываясь в ложбинах волн, и появлялся вновь.

Со стороны палаток что-то кричал дежурный. Он стоял около палатки №1 и махал руками.

— Что там случилось? — спросил Павлов.

— Он кричит, что есть связь, — сказал Немцев.

Говорю с киношником

На следующий день погода наладилась. Я ходил между палатками и прощался с водолазами.

Около первой палатки я встретил Киношника.

— До свидания, — сказал я. — Уезжаю.

Он мне очень обрадовался. Выглядел он неважно и был весь какой-то помятый.

— Очень жаль, — сказал он. — Всё-таки ещё один человек искусства. Мы так с вами и не поговорили. Как ваши дела?

— Так себе. Не рисовалось.

— И у меня хоть плачь. Я не могу уехать отсюда, не сняв