И Митя, вместе с Эмилем, должен быть отправиться в Париж прямо в роскошное логово на Елисейских, прямо в объятья преупевающей парижской пары; Эмиль, рассказывая о делающем карьеру в Париже старшем сыне, сытенько гладил себе животик, жирно блестел усатым круглым лицом, и челка над его лбом весело топорщилась. Дьяконов гордился Дьяконовым. Яблочко недалеко упало от яблони. То ли еще будет. «Если Андрей научится моим приемам в технике жизни – у него будет успех больший, чем у меня», – замечал Эмиль, кладя в рот за чаем чайную ложечку варенья из лепестков роз. Митя думал: а разве возможно иметь больший успех?.. В Париж они собирались основательно – продумывали одежду, записывали, что взять из мелочей, покупали подарки Андрею и Изабель – а маленького там пока не намечается?.. нет?.. значит, ползунки не покупать?.. – а что касается картины…

Картину отправляли в Париж с надежным человеком посуху, посыльный должен был доехать сначала поездом до Праги, от Праги – до Парижа – автобусом. Митя замалевал масляный слой легко смывающейся гуашью. Посыльный укладывал медную доску в чемодан с искусно сделанным двойным дном. Эмиль должен был узнать, кто из знакомых таможенников-поляков дежурит в день приезда посыльного в Брест, чтобы хорошо, щедро подкупить их: он прекрасно знал, как поляки падки на деньги, на любой заработок, на любую, хоть нищую, копейку; а уж когда они увидят баксы, особенно в таком количестве… ребят даже не придется убирать иным, более жестоким способом, чтобы ставить на их место, на время проверки поезда, своих. Лора молча, выкуривая очередную сигаретку, глядела на предотъездные хлопоты. Хм, действительно… Сынок. И думать не думала она. При мысли о том, что она не увидит любовника месяц-другой, ее нутро сводила судорога досады. А ведь она к нему привыкла. Она не сможет обходиться без него. Любопытно, спят они с Ингой или еще нет?.. Она знала, как Инга любит мучить мужчин. Лора знала об Инге, об ее характере, ухватках, привычках, заморочках все или почти все.

Она только не знала главного – кто такая Инга. Откуда она.

Откуда бы ни была – свой куш Лора от нее всегда получала, и в этот раз уже получила; а этот глупый, но бойкий и хищный волчонок пусть натачивает зубки и коготочки, пусть учится жизни – со всеми бабами, что подсовывает ему судьба. И с ней, с Лорой, великой! Лора считала себя великой. Она считала Эмиля изделием своих рук. Она пролетела с картиной, это да, она зря наняла этих чеченских костоломов; кавказские волкодавы не задавили, не загрызли ее хитрого волчонка, и она до сих пор не поняла, почему все так произошло, отчего взявшие след ищейки внезапно потеряли его, сбились, поджали хвосты, ушли в сторону. И никто из четырех не позвонил ей; и Магомед исчез, как сквозь землю провалился. Неужели Эмиль?.. Нет, он не мог перехватить. Он не знал ничего. Он же не влез бы к ней под черепушку, под густую седину. Значит, мальчик сам справился. Не слабый мальчик. Она ставит ему «пять». Первую пятерку в зачетке. Но как, как?.. Что толку ломать голову. Картина осталась у него. И они с Эмилем уже отдали ее нарочному, а тот отвезет ее в Париж, даже не подозревая, что у него там, в хитрой кожаной чемоданной складке, так тщательно упакованное, будто для отправки в Космос.

Пашка пропадал где-то днями и ночами. У Пашки была своя загадочная жизнь. Андрей жил в Париже жизнью некоронованного короля. Если б он взял фамилию жены, он писался бы – Андрей Рено. Красиво. Андрея Эмилю родила не она. Андрея Эмилю родила какая-то знатная дама, бывшая когда-то, давно, его женой. Или – не бывшая?.. Эмиль сто раз менял паспорт. Он терял его, его у него похищали, он стремился очистить аусвайс от мазни печатей и штемпелей предыдущих браков, чтобы перед следующей охмуряемой избранницей выглядеть чистеньким и благородным; он делал себе новые паспорта, новые прописки, новые корочки и штампы поплевывая в потолок, посвистывая, швыряя на это деньги смеясь, и только детей переносили ему из паспорта в паспорт честно, без купюр. У Эмиля было шесть детей. Андрея и Пашку Лора знала – слава Богу, собственный сын был знаком ей до косточки и волосочка, – а были еще два сына и две дочери, о которых Лора не имела ни малейшего понятия, кроме того, как их зовут. Имена, отчества и фамилии стояли в графе с пометкой: «ДЕТИ». Эмиль всех записал на свою фамилию, даже если они, бедняги, и родились вне брака. Все они были Дьяконовы.

В день отлета Лора приготовила Папаше и Сынку, руками горничных, отменный обед, изобретенный ею самой: русские домашние пельмени, русские кулебяки, русские блины с красной икрой, русская медовуха, русская водка – все русское, пусть эта еда напомнит им о том, что они живут в России, чтоб не заслонили им там все парижские прибамбасы русскую крепость и силу. Она смотрела, сквозь табачный дым, наклонив над тарелкой седую голову, как ее муж и ее любовник жадно, аппетитно едят, ухватывая ложки – а она положила им нарочно хохломские, расписные, – поднимая рюмки и звеня ими, хохоча над будущими неизвестными приключеньями, источая здоровый грубый мужской дух. Летите, голуби, летите. Она тут без вас не заскучает. Почему молчит Ингин телефон. Укатила на юг?.. На Канары?.. В дурацкую Анталью?.. В Анталье турки стреляют на пляжах в русских, они возненавидели туристов, на песок льется кровь, а многих наших мафиози это-то и привлекает: щекотка нервов, острые ощущенья! Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись, Киплинг прав. Как хорошо, что ее мужчины летят все-таки на Запад. Где же Инга с ее вечной, странной склонностью носить маску на людях?.. Лора видела ее без маски. Лора поклялась бы, перекрестилась и побожилась, нимало не веруя в Бога, что более красивой, чем Инга, бабы она не видела никогда в жизни.

В Шереметьево она не поехала их провожать. Зачем? Самолет улетит и без нее. И грохнется на посадочную полосу, взорвавшись, тоже без нее. Она легонько чмокнула на прощанье Эмиля; поднялась на цыпочки, целуя Митю – седая королева целует своего пажа. Митя поежился от прикосновенья холодных змеиных губ, чуть подкрашенных перламутром. Отцепил Лорину руку от своего локтя – она больно нажала пальцами на его еще не совсем зажившую рану, нанесенную пулей Тимура. Когда они сели в машину Эмиля и шофер, дуя на замерзшие руки, бодро воскликнул: «Ну, господа французы, вас прямо к Триумфальной арке подбросить?!..» – он понял, до него дошло, наконец, что он летит в Париж, в настоящий Париж, – и сердце подпрыгнуло в нем высоко, как обломок льда, ударенного наотмашь, расколотого дворницким ломом.

Андрей встретил их в аэропорту «Шарль де Голль» – издалека было видно высокого, не в пример низкорослому папочке, дородного, видного, с лицом тонкой и благородной лепки – ого, породистый!.. – подумал Митя весело, – просто и в то же время изысканно одетого молодого мужчину, что стоял и зазывно махал руками, будто юнга на мостике – морскими флажками, обращая на себя вниманье.

– Эй!.. Э-э-эй, папа!.. Милль дьябль, папа, ты что, ослеп, что ли, как Гомер, окончательно?!.. я здесь, здесь!

Эмиль, подхватив под руку Митю, приблизился к размахивавшему руками рослому красавцу. Красавец грубо и фамильярно притиснул круглую морду Эмиля к своему серому габардиновому плащу, расцеловал его в лысеющую макушку.

– Привет, привет, ну, мы с Изабель уже, к чертовой мамочке, и заволновались!.. Этот твой проклятый самолет опаздывал на час!.. Летайте, граждане хорошие, самолетами «Аэрофлота»!.. Экономьте время, экономьте время!.. – запел он на мотив «Похоронного марша» Шопена. – Ну, как долетели?.. В порядке?.. В пакетики не блевали?.. Стюардесс не обольщали?.. А я тут, в лучших традициях порноромана «Эммануэль», едва не переспал прямо на виду у всех честных пассажиров с одной хорошенькой мулаткой, я тут по университетским делам в Марокко слетал!.. чуть было не развелся и снова не женился – так хороша!..