Нижний уступ, где ручеек разливался озерцом, прежде чем упасть вниз и затеряться среди каменистой пустыни, представлял собой небольшую гранитную площадку, покрытую песком. Сверху сочилась лишь тонкая струйка воды, однако ее хватало, чтобы наполнить озерцо до краев. Под обрывом зеленели папоротники, по каменной стене карабкался дикий виноград, и самые разные травы и кустики находили здесь приют. После половодья вокруг водоема образовался маленький песчаный пляж, и в сыром песке рос ярко-зеленый водяной кресс. Берег был изборожден следами животных, которые приходили сюда напиться воды и поохотиться.

Солнце уже перевалило за горы, когда обессиленные Кино с Хуаной вскарабкались по крутому склону и добрались до маленького водоема. Отсюда была видна вся иссушенная солнцем пустыня вплоть до синеющего вдали залива. Хуана тяжело опустилась на колени. Первым делом она умыла малышу лицо, а затем наполнила бутылку и дала ему напиться. Койотито устал и капризничал. Он тихо всхлипывал, пока Хуана не дала ему грудь, а тогда довольно загулил и зачмокал. Кино пил долго и жадно. Он растянулся на берегу, расслабил все мускулы и лежал, наблюдая, как Хуана кормит ребенка. Через минуту Кино встал, подошел к краю уступа, где вода переливалась вниз, и пристально вгляделся вдаль. Его внимание привлекла какая-то точка. Кино напрягся: у подножия склона он увидел двоих следопытов. Они казались едва ли больше двух копошащихся на земле муравьев, позади которых полз третий, более крупный.

Хуана оглянулась на мужа и увидела, как напряглась его спина.

– Далеко? – тихо спросила она.

– Будут здесь к вечеру, – ответил Кино и посмотрел на длинную, круто уходящую вверх расселину, по которой сбегала вода.

– Нужно уходить на запад, – добавил он и окинул взглядом гладкую каменную стену в стороне от расселины. Футах в тридцати над головой Кино заметил несколько маленьких, выдолбленных ветром пещерок. Он сбросил сандалии и полез наверх, цепляясь пальцами ног за голый камень. Пещерки оказались неглубокие, всего несколько футов в длину, зато слегка уходили вниз. Кино заполз в самую просторную и понял, что снаружи его не видно. Он быстро спустился к Хуане и сказал:

– Нужно подняться наверх. Быть может, там они нас не найдут.

Хуана беспрекословно наполнила бутылку, и Кино помог ей залезть в пещеру. Затем он поднял свертки с едой и передал Хуане. Она сидела у входа и наблюдала за ним. Кино не стал стирать следы на песке, а вскарабкался на обрыв рядом с озерцом, цепляясь за дикий виноград и папоротники. Поднявшись на следующий уступ, он спустился назад и внимательно осмотрел гладкую каменную стену, в которой была выдолблена пещера: не осталось ли следов. Наконец Кино тоже залез наверх и устроился рядом с Хуаной.

– Когда они поднимутся выше, мы снова спустимся на равнину. Боюсь только, как бы малыш не заплакал. Смотри, чтобы он не плакал.

– Малыш не заплачет, – пообещала Хуана. Она заглянула в глаза Койотито, и он серьезно посмотрел на нее в ответ. – Он понимает.

Кино лежал у входа в пещеру, положив подбородок на скрещенные руки, и наблюдал, как синяя тень горы постепенно вытягивалась, пока не доползла до залива и не накрыла собой всю пустыню.

Враги не появлялись еще долго: видимо, не могли распутать след. До озерца они добрались только в сумерках. Все трое шли теперь пешком, так как лошадь не смогла бы подняться по крутому склону. Сверху они казались тремя тоненькими тенями в вечерней мгле. Следопыты обшарили песчаный берег и, прежде чем напиться, внимательно изучили нарочно оставленный Кино след. Человек с ружьем сел на землю, а следопыты опустились на корточки подле него. В полутьме огоньки их сигарет то вспыхивали, то гасли. Затем Кино увидел, что они ужинают, и услышал неясный гул голосов.

Настала ночь, черная и непроницаемая в этом узком горном ущелье. Пришедшие на водопой животные принюхались, почуяли людей и отступили обратно в темноту.

За спиной у Кино раздался шепот:

– Койотито…

Хуана уговаривала сына не шуметь. Малыш всхлипнул, но как-то приглушенно, и Кино понял, что Хуана накрыла ему голову шалью.

Внизу зажглась спичка, и в ее мимолетном свете Кино заметил, что двое преследователей спят, свернувшись по-собачьи, а третий на часах. Огонек тут же погас, но перед глазами осталась картинка. Кино отчетливо видел всех троих: двое спят, третий сидит на корточках, и между колен у него ружье.

Кино бесшумно отполз вглубь пещеры. В темноте глаза Хуаны светились, отражая низкую звезду. Он осторожно придвинулся к ней вплотную и приблизил губы к самому ее уху.

– Я нашел выход, – прошептал он.

– Они же тебя убьют!

– Если первым доберусь до человека с ружьем, – главное, добраться до него первым, – все будет хорошо. Остальные двое спят.

Хуана высвободила руку из-под шали и стиснула его запястье.

– Они увидят твою одежду в звездном свете.

– Не увидят. Но уйти я должен до восхода луны.

Он попытался найти для нее ласковое слово, однако на ум ничего не пришло.

– Если меня убьют, отсидись в пещере, а когда они уйдут, отправляйся в Лорето.

Ее рука у него на запястье слегка задрожала.

– Выбора нет, – сказал Кино. – Это единственный выход. Утром они все равно нас обнаружат.

– Ступай с Богом, – прошептала Хуана, и голос ее чуть дрогнул.

В темноте Кино были видны только ее большие глаза. Он на ощупь отыскал Койотито, положил руку ему на голову, затем дотронулся до щеки Хуаны, и у нее перехватило дыхание.

Хуана видела, как на пороге пещеры Кино снимает свою белую одежду, грязную и рваную, но все же слишком заметную в ночной темноте. Смуглая кожа была ему куда лучшей защитой. Затем он привязал роговую рукоятку ножа к шнурку с амулетом, чтобы обе руки оставались свободны. К Хуане Кино больше не вернулся. На мгновение в проеме пещеры возник его черный силуэт, сгорбленный и безмолвный, и он исчез.

Хуана подобралась поближе к выходу из пещеры и высунулась наружу. Она выглядывала, точно сова из каменного дупла, а ребенок висел в шали у нее за спиной и спал, прижавшись щекой к ее плечу и шее. Кожей она чувствовала его теплое дыхание. Хуана шепотом повторяла обычную смесь заклинаний и молитв, «Аве Марию» вперемешку с древними заговорами от всякой черной нечисти.

Ночь казалась уже не такой темной, а на востоке, там, где должна была взойти луна, небо у горизонта слегка посветлело. Глядя вниз, Хуана могла различить огонек сигареты, которую курил дозорный.

Медленно, словно ящерица, Кино полз по гладкой гранитной стене. Он повесил нож за спину, чтобы не бился о камень. Широко расправленными пальцами Кино цеплялся за склон, босыми ногами нащупывал опору. Даже грудь его была плотно прижата к отвесу, чтобы не соскользнуть. Малейший шум – стук сорвавшегося камня, вздох, шорох кожи по голой скале – мог разбудить следопытов. Любой чуждый для ночи звук привлек бы их внимание. Однако безмолвной ночь не была: жившие у воды древесные лягушки щебетали, точно птицы, и высокий металлический звон цикад наполнял узкую расселину. А в голове у Кино звучала его собственная музыка, музыка врага, глухая и неровная, почти дремотная. Зато песня семьи стала теперь жесткой, хищной и грозной, точно рычание пумы. Это она гнала его вниз, на темного врага. Ей вторил резкий стрекот цикад, а древесные лягушки выводили отдельные фразы ее мелодии.