Захотелось, как в детстве, зажмуриться, затопать ногами, закричать, но… Айлиша кивнула и вышла. Если бы ей по пути не встретился старший выученик Донатоса Велеш, долго бы еще она набиралась мужества распахнуть дверь каземата. Но взрослый парень не терзался, потянул тяжелую створку и втолкнул дрожащую девку внутрь.

Выученица ввалилась в просторную холодную залу, освещенную множеством факелов, и с ужасом увидела у одного из длинных столов Тамира. Вот только этот Тамир знаком ей не был. Лицо у него оказалось непривычно жесткое, в уголках губ пролегли суровые складки и между бровями угадывалась упрямая морщинка. Даже темные, ввалившиеся от недосыпа глаза и те глядели куда-то сквозь целительницу. Ни словом, ни взглядом парень не выказал ей своей радости. Не расцвела на отчужденном лице улыбка. Будто не живой человек был, а мертвяк.

– Что застыла? – Из-за широкой опоры вынырнул Ихтор. – Иди вон к столу.

И кивнул куда-то в сторону.

– Делать-то что надобно? – не поднимая глаз от пола, глухо спросила Айлиша.

– Оборотня резать. Будешь запоминать, чем зверина от людей отличается.

– Зачем? – На мгновение девушка забыла о почтительности.

– Хм. Ну, представь, несут тебе болезного, всего в ранах, в крови. Он стонет, жить хочет… Начнешь ты его лечить, Дар вливать, сил прибавлять, а он возьми и в благодарность обернись. Да и отгрызи тебе голову глупую. Понятно?

– Нет.

– Вот ты дура, прости Хранители! – устало вздохнул наставник. – Волколака в человечьем обличье видала? Умеешь его распознать? Нет? А должна. Мало того, ты еще знать должна, как у него нутро устроено, как убить его или жить заставить. А более всего знать должна, как его потрохами хвори людские лечить. С одной скотины ежели сала натопить, можно от затянувшейся сухотной троих человек на ноги поднять. Давай, шевелись!

Подталкиваемая в спину креффом, Айлиша боязливо приблизилась к дальнему столу.

Там, покрытая рогожей, лежала здоровенная волчица. Медленно отвернув тканину, лекарка изучающе уставилась на пахнущую псиной тушу. Лапы с обломанными когтями покрыты шерстью, крутое брюхо вздуто. Да как такую с человеком-то спутаешь?

– Режь, – скомандовал Ихтор, протягивая узкий острый нож. – Да помни, Дар сквозь пальцы пропускай.

Девушка кивнула и напряглась. Стиснула оружие враз похолодевшими пальцами… Дар заструился по короткому отточенному клинку. Нажим, осторожное движение вперед и вверх. Почему выступила кровь? Лекарка вскользь удивилась, и тут же под ее руками вздрогнул оборотень. Волна дрожи прошла по звериной туше, и на глазах у застывшей послушницы волк начал обращаться в человека. Женщину лет тридцати с небольшим округлым животом, ныне запачканным кровью, с ровным зевом разошедшейся под ножом плоти.

– Донатос! – как сквозь толщу воды донесся далекий голос Ихтора. – Просили же тебя кобеля дать! Какого лешего ты суку подсунул, да еще брюхатую!

– Пусть сразу учится, как суку щенную от бабы беременной отличить! А кобелей у меня нет, я тебе чудодей, что ли? Вчерашние, что на обозе издохли – совсем искромсанные, чего там резать? Все уж разрезано и на три версты по дороге размазано.

Колдун говорил что-то еще, но Айлиша не слышала. Хватая ртом воздух, она смотрела, как на женском лице сверкали болью и ненавистью звериные глаза. Волчица прохрипела:

– Человек ты… А хуже зверья дикого.

Девушка застыла, ощущая, как падает куда-то ее сердце. Падает бесконечно долго, катится, катится, и мертвецкая кружится перед глазами. Словно со стороны увидела она себя, стоящую над беременной бабой с окровавленным ножом. Увидела и ужаснулась. Потому и проглядела, как белая рука обратилась волчьей лапой…

– Отойди, дуреха! – крикнул Тамир и метнул нож.

Глухо стукнула сталь, вонзилась в дерево, пригвождая псицу к столу.

Черные когти заскребли по доскам, клыкастая пасть ощерилась в хищном оскале, и сквозь надрывное сиплое дыхание Айлиша услышала:

– Сама дитем пахнешь, а моих щенков не пожалела, тварь злобная…

Подбежавший Тамир одним ударом тесака отхватил волколачью голову. Младшие ученики уволокли обезглавленную тушу к колдунам, а Ихтор велел подопечной подобрать сопли да попусту не зевать.

Все это она слышала, но не понимала. Выпила студеной воды из стоящей у окна кадки, умылась. Но тело было чужим, руки непослушными, а все люди вокруг – ненастоящими. Девушке блазнилось, будто спит она.

День казался бесконечным. Сколько оборотней она разрезала, целительница не знала, но раз и навсегда запомнила, как отличать их от людей. Словно каленым железом знания выжгли в голове. Вот только мало радости от тех знаний было.

Под вечер, оказавшись в своей каморке, обессиленная послушница, не раздеваясь, рухнула на сенник. Сил идти в подмывальню не осталось. Как не осталось их на то, чтобы затопить очаг. Вялость и тоска навалились. Не хотелось ничего. Лекарка оцепенела, будто неживая.

Такой – застывшей, словно камень – ее и нашел Тамир.

– Айлиша! – Он бросился к лавке, на которой без движения лежала девушка.

Послушница встрепенулась, очнувшись от оцепенения, потянулась к нему – обнять, но потом вспомнила, как он этими самыми руками отрубил голову псице, и в ужасе отшатнулась. В этот раз она впервые не желала ласк, которыми одаривал ее возлюбленный. Родные некогда объятия казались теперь чужими, холодными. И впервые возник в голове вопрос: кого она любит – того смешного, застенчивого паренька или жестокого колдуна? И знает ли она парня, что целует ныне ее плечи? Испугавшись этих страшных мыслей, целительница сама себя поправила: он это, ее Тамир, ее любимый, что учил их с Лесаной читать, что испек пирог на Колосовик. Он любит ее. И она его любит. Вот только… на сколько хватит их любви? Сердце сжалось от черной тоски.

– Что ты, что ты? – крепче обнимая любимую, спрашивал юноша.

Хотелось ей сказать ему о своих страхах, попросить, чтобы не отпускал никогда, чтобы рядом был. Но некстати совсем вспомнились звериные глаза на человечьем лице, вспомнились хищные когти и предсмертный хрип, а с губ сорвалось:

– Тамир, а меня ты смог бы убить, если б я в Ходящую переродилась?

Он отшатнулся было, но потом горько рассмеялся:

– Глупая, никогда ты не станешь Ходящей, я не позволю.

Поцеловал кудрявую макушку и принялся баюкать, как маленькую.

Не такого ответа ждала Айлиша. И поняла с горечью – колдун лжет. А случись беда, как и у Лесаны, не дрогнет у него рука…

С того времени выученицу целителей будто подменили.

Заледенела дочь рода Меденичей. С холодным равнодушием делала все, что велели наставники. Не было больше отказов, вопросов, слез. Уверенно резали девичьи руки тела, промывали гнойники, смешивали травы как для пользы, так и для потравы. Ихтор с Майрико, по всему видно, были довольны, думая, что повзрослела девка, выветрилась из нее дурь. Настоящий крефф растет.