Майкрафт после недолгой паузы уверенно произнес:

— Лоскутник.

— Лоскутник?!

— Он самый. На все сто. Кому, как не мне, знать его повадки.

— Но что ему за дело до нас?

— Понятия не имею. Теряюсь в догадках, так же как и вы.

На другом конце провода возникла пауза. Сосредоточенное молчание. Затем трубка ожила:

— Впрочем, это неважно. Даже если он о нас знает, это уже ничего не изменит. К Шабашу первая из церемоний будет завершена. А после этого девчонка нигде не сможет от нас укрыться.

— Воскресенье? Проклятье, всего два дня! Я думал, у нас целая неделя на подготовку!

— Два дня, Майкрафт. Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы все ваши друзья и родственники, не входящие в наш тесный кружок, очутились к этому времени за пределами Лондона. Сами вы, разумеется, останетесь с нами и примете участие в развлечении.

Майкрафт счел за благо придержать рвущиеся с губ комментарии и вместо этого спросил:

— А что делать с Лоскутником?

— Делайте, что в ваших силах. Надеюсь, впрочем, что он останется столь же неуловимым, каким был всегда. Кстати, возможно, вам будет любопытно узнать, что я заручился дополнительной подмогой в деле обнаружения нашей леди Тэтч. Как по-вашему, кто может быть искусней в поимке монстра, чем охотник за монстрами?

— Вы обратились за помощью к нему?! — вскричал Майкрафт. — Надеюсь, ему известно, что девушка нужна нам живой?

Меры предосторожности

Нежданный союзник

Над Кривыми Дорожками занимался рассвет. Желто-оранжевые лучи солнца разогнали туманную дымку над крышами высоких зданий, и вдалеке над горизонтом показался край золотого диска, слегка подернутый мглой. В воздухе чувствовалась ночная прохлада, но день обещал быть на редкость теплым для этого времени года.

Элайзабел стояла на превращенной в огород плоской крыше бывшей аптеки и смотрела на просыпающийся город. Она облокотилась на каменные перила ограды, которые доходили ей до груди, и задумчиво запустила пальцы в свои пышные светлые волосы. Позади нее выстроились ряды маленьких теплиц, под стеклянными крышами которых виднелась увядшая картофельная и морковная ботва.

Она почувствовала его приближение, хотя он и двигался совершенно бесшумно, и когда он, миновав ступени, очутился на крыше, сделала вид, что полностью поглощена созерцанием окружающего ландшафта.

— Мисс Элайзабел!

— Доброе утро, Таниэль, — сказала она, поворачиваясь к нему.

Охотник выглядел немного заспанным, волосы его пребывали в беспорядке, зато, как девушка тотчас же про себя отметила, белки глаз стали почти как прежде, обезображивавшая их сетка лопнувших капилляров мало-помалу исчезала.

— Вы, должно быть, очень утомились, — сказал он, чуть помявшись от неловкости.

— Да, после той встречи мне было о чем подумать. Но сонливость с меня почему-то как рукой сняло. Вам нелегко пришлось минувшим вечером. Выспались?

— Я вообще сплю мало и плохо, — нехотя признался Таниэль. — Столько всякой нечисти приходится видеть, это знаете, действует на нервы. — После небольшой паузы он несмело спросил: — Не возражаете, если я постою здесь с вами немного?

— Буду очень рада вашей компании.

Некоторое время они молча стояли, любуясь панорамой города.

— Я ничего не чувствую, — сказала наконец Элайзабел.

— Это может оказаться предвестием скорби, — вздохнул Таниэль.

— Нет. — Она помотала головой. — Ничего подобного! Я ненавидела своих родителей. Только мои служанки и наставницы были людьми из плоти и крови. А мать и отца я всегда воспринимала как каких-то сказочных великанов. От которых надо было держаться подальше, чтоб не растоптали. Я, наверное, кажусь вам бесчувственной и неблагодарной, Таниэль? Так и скажите, я не обижусь.

— Любовь легко переходит в ненависть, — мягко возразил Таниэль. — Вам не в чем себя винить. Полагаю, во всем были виноваты ваши родители.

— Выходит, у меня есть особняк, — задумчиво проговорила Элайзабел. — Деньги. Мне следует быть благодарной родителям хотя бы за это, если только Братство не завладело всем имуществом. — Она умолкла, собираясь с мыслями, и горячо продолжила: — Но что еще у меня есть? Я не помню своих друзей, ни одного человека, которого я любила бы. И знаете, что меня пугает, Таниэль? Я теперь почти все вспомнила, и однако же в моих воспоминаниях есть провалы. Именно те моменты, когда кто-то, возможно, проявлял ко мне тепло и участие, без следа стерты из моей памяти. Осталась какая-то пустота. Таниэль, что же это я сделала со своим детством?

Таниэль не нашелся с ответом.

— Я одна на всем белом свете, — тихо прибавила девушка. — Теперь в этом не может быть сомнений. И всегда себя ощущала одинокой. Даже когда потеряла память. Мне никогда по-настоящему не хотелось найти родителей, помните? И выходит, для этого были причины.

— Что поделаешь, — сочувственно проговорил Таниэль. После недолгой паузы он добавил: — Зато теперь у вас есть мы.

С лица ее сбежала тень, губы тронула светлая улыбка.

— Мне несказанно повезло, что вы меня тогда нашли. Никто на свете не сделал бы для меня столько!

— Ничего подобного, — зардевшись, пробормотал Таниэль. — Любой на моем месте поступил бы точно так же.

— Интересно, вы сами верите в то, что говорите? — С этими словами Элайзабел совершенно неожиданно обняла его. Таниэль машинально сомкнул руки на ее талии. Прижавшись щекой к его плечу, она пробормотала: — У вас доброе сердце, Таниэль. Я повидала немало людей с каменными сердцами и прекрасно чувствую разницу. Меня ожидало что-то ужасное, это было неотвратимо, но вы… Вы спасли меня от гибели. Вы — словно алмаз среди груды углей.

— Элайзабел, я… — начал было он, но неожиданно осекся. Язык перестал ему повиноваться.

— Скажите, — потребовала она, отстраняясь и пронзая его нежно-лукавым взглядом своих больших зеленых глаз. — Скажите, что вы чувствуете. Это же совсем не трудно.

— Я… — хрипло прошептал он, отводя глаза. — Я польщен вашим незаслуженно высоким мнением обо мне.

Оба они прекрасно понимали, что с его стороны это была лишь жалкая увертка. Ему так и не хватило решимости произнести те слова, которых она ждала и которые отчетливо звучали в его душе.

Элайзабел разжала объятия и отступила на несколько шагов. Если она и была разочарована робостью Таниэля, то ничем этого не выказала.

— Дьяволенок говорит, что сумеет изгнать из меня Тэтч, — сказала она, меняя тему разговора.

Свежий утренний ветерок играл ее распущенными волосами, локоны скользили по ткани платья. Платья, принадлежавшего прежде матери Таниэля. Как и все прочие ее одежды.