Но Китиары не было. Ее дорожная сумка исчезла; по–видимому, она ушла ночью.

Рейстлин стоял в прихожей тихого, непривычно тихого дома. Китиара запихала всю одежду и вещи Розамун в деревянный сундук и задвинула его под кровать. Единственной вещью, принадлежавшей ей, которая осталась на виду, было ее кресло–качалка; Кит не убрала его только потому, что в доме ощущалась острая нехватка стульев. Присутствие Розамун все еще слабо чувствовалось, как легкий запах увядших розовых лепестков. Сама пустота, сама тишина в доме живо напоминали Рейстлину о матери.

Слишком живо. Розамун сидела в кресле, легонько раскачиваясь. Ее платье тихо шуршало, маленькие изящные ступни, обутые в мягкую кожу туфель, едва касались пола и снова скрывались под платьем, когда кресло отклонялось назад. Она смотрела прямо на Рейстлина, улыбаясь ему.

Он смотрел на нее, всем сердцем желая, чтобы видение оказалось правдой, хотя какая–то часть его с болью понимала, что это не так.

Розамун остановила кресло, легко и грациозно поднялась с него. Рейстлин явственно ощутил нежный сладковатый запах, когда она прошла мимо него, запах роз…

В соседней комнате его брат испуганно закричал, так страшно и отчаянно, как будто его жгли заживо.

Все еще чувствуя аромат роз, Рейстлин обвел глазами комнату и довольно быстро обнаружил то, что ему было нужно. Блюдо с сухими увядшими розовыми лепестками поставили на стол, чтобы смягчить тяжелый запах болезни. Он набрал пригоршню лепестков и понес их в спальню.

Карамон сжимал борта кровати так сильно, что костяшки его пальцев побелели. Кровать тряслась под ним. Его глаза были открыты, смотрели на что–то жуткое, ведомое только ему.

Рейстлин не чувствовал нужды обращаться к своей книге для того, чтобы припомнить заклинание. Слова пылали огнем в его голове, и волшебство, как огонь, бегущий по сухой осенней траве, бежало по его позвоночнику, зажигая пламя в каждом нерве, обжигая его самого.

Он сжал розовые лепестки в кулаке, и затем подбросил их в воздух, рассыпая над телом Карамона.

— Аст тасарак синуралан кирнави!

Веки Карамона дрогнули. Он глубоко вздохнул, по его телу прошла дрожь, и его глаза закрылись. Он лежал на кровати, обмякнув, не дыша, и Рейстлином овладел страх, какого он никогда прежде не испытывал. Он подумал, что его брат испустил дух.

— Карамон! — прошептал Рейстлин. — Не покидай меня, Карамон! Не уходи!

Его руки нежно отряхивали розовые лепестки с неподвижного лица Карамона.

Карамон вздохнул, глубоко, свободно и облегченно. Потом выдохнул и вдохнул снова, и его грудь начала мерно подниматься и опускаться. Его лицо разгладилось, видения не успели оказать губительного виляния на него, и не оставили следа. Неожиданно появившиеся морщины усталости, горя и страха начали постепенно исчезать, как круги на воде.

Разом сникнув от облегчения, Рейстлин опустился на колени возле кровати, положил голову на руки и устало закрыл глаза, погрузившись в ласковую темноту. Только тут до него дошло, что он совершил.

Карамон спал.

«Я наложил заклятье, — проговорил про себя Рейстлин. — Магия сработала для меня».

Огонь волшебства взметнулся в последний раз и потух, оставив за собой только усталость и слабость, так что Рейстлин не мог даже встать, но все же он был счастлив, счастлив как никогда в жизни.

— Спасибо! — прошептал Рейстлин, сжав кулаки так, что ногти врезались в кожу. Он снова увидел глаз, состоящий из белого, алого и черного кругов, смотрящий на него с одобрением. — Я не подведу вас! — повторял он снова и снова. — Не подведу!

Глаз мигнул.

Крохотный укол сомнения, завистливого опасения заставил его открыть глаза. Впадал ли Карамон в транс? Возможно ли, что он тоже унаследовал способности к магии?

Рейстлин поднял глаза и пристально посмотрел на спящего брата. Карамон лежал на спине, свесив одну руку с кровати, закинув другую за голову. Его рот открылся и он издал чудовищно громкий всхрап. Он никогда не выглядел глупее.

— Я ошибся, — тихо сказал Рейстлин и поднялся на ноги, хотя и не без труда. — Это был плохой сон, и все. — Он презрительно усмехнулся над своими сомнениями. — Как я вообще мог подумать, что этот великан–дурачок унаследует магию?

Рейстлин на цыпочках вышел из комнаты, двигаясь бесшумно, чтобы не потревожить брата, и осторожно закрыл дверь за собой. Пройдя в гостиную, Рейстлин уселся в кресло–качалку матери, и, медленно качаясь взад и вперед, предался чувству триумфа в полной мере.

Карамон беспробудно проспал весь день и всю ночь. На следующее утро он проснулся, не мог ничего вспомнить из своих снов, очень удивился, и даже не сразу поверил брату, когда тот описал ему их проявления.

— Пфу, Рейст, — сказал Карамон. — Ты же знаешь, что я никогда не вижу снов.

Рейстлин не стал с ним спорить. Он сам быстро набирался сил, и в то утро уже сидел за кухонным столом вместе с братом. Было тепло; легкий ветерок нес звуки женских голосов, смеха и пения. Это был день стирки, и женщины развешивали мокрую одежду среди листьев, чтобы она высохла. Осеннее солнце светило сквозь листья, меняющие цвет, тени от которых порхали по кухне, точно птицы. Близнецы завтракали в молчании. Им нужно было о многом поговорить, многое обсудить и уладить, но все это могло подождать.

Рейстлин мысленно задерживал каждый уходящий миг, провожал его, пока он не проскальзывал сквозь его пальцы, чтобы уступить место другому. Прошлое со всей его горечью осталось позади; он никогда больше не оглянется на него. Будущее с его обещаниями и страхами простиралось перед ним, согревало его лицо, как солнечный свет, бросало на него тени, как темные тучи. В эту минуту он находился между прошлым и настоящим, и был свободен.

Снаружи засвистела птица, и другая ответила ей. Две молоденькие женщины позволили мокрой простыне упасть на одного из городских стражей, который совершал свой обход по мостовой под ними. Простыня облепила его, судя по его приглушенной, но добродушной ругани. Женщины захихикали и принялись утверждать, что это произошло нечаянно. Они сбежали по ступеням, чтобы забрать простыню, а заодно провести пару приятных минут, заигрывая с привлекательным стражником.

— Рейстлин, — неохотно нарушил молчание Карамон, как будто он тоже находился под воздействием чар осеннего солнца, ветра и смеха и не хотел прерывать их. — Нам придется решить, куда податься.

Рейстлин не видел лица брата из–за яркого солнечного света. Но он ясно ощущал присутствие Карамона, сидящего на стуле напротив. Сильное, слитное и уверенное. Рейстлин вспомнил страх, который испытал, когда решил, что Карамон мертв. Привязанность к брату поднялась внутри него, обжигая веки. Рейстлин откинулся назад из солнечного света, часто мигая, чтобы прояснить зрение. Мгновение начали скользить быстрее, больше не принадлежа ему.