С таким как ты — не по пути,

Итак: я не пойду с тобой!

— Неплохо. Что ж теперь?

— Теперь и пойду. Адресок имеется… Пойду.

Марк засобирался. Засобирался и Кирилл, но, поразмыслив, уселся на диван.

— Я пока побуду здесь, повспоминаю. Может, Разбой зайдет…

— Ну давай, вспоминай. А я пошел.

По дороге Марк увлекся идиотской игрой — стал в уме отрабатывать тактические варианты поведения на случай, если женщина: первое — не помнит ничего, второе — помнит, но смутно, ну и третье — помнит отчетливо. Во всех трех случаях выходила ерунда. Марк незаметно для себя стал просто забавляться всё новыми возникающими в голове сценками. Такое бывает, когда стоишь на краю обрыва и идиотски развлекаешься плевками на глубину. «Товарищ туда улетел, провалился, а ты, скотина…» — вяло попытался урезонить себя Марк.

В таком вот мрачно-игривом настроении он оказался перед дверью квартиры. «Ну и позвоню». Сделал вдох-выдох. Вдавил кнопку.

За дверью послышалось шуршание и тут же звуки открываемого замка.

— Здрась… — хотел было сказать Самохвалов, но ничего не вышло. Дыхание пресеклось.

На пороге стояла маленькая женщина с косичками: два хвостика цвета свалявшейся соломы, перехваченные яркими детскими резинками. Ситцевый халатик, веник в руке, штопаные шлепанцы.

Марк аналитически рассматривал женщину, а она с кротким недоумением смотрела на него снизу вверх странным внимательным взглядом.

— Э-э, мнэ-э…

— Вы в гости пришли? Так проходите, — извиняющимся тоном произнесла она. — Извините, я прибираюсь.

Марк прошел в квартиру. Убогая была квартирка, однокомнатная, почти без следов мебели, из ковров — небольшой половичок в комнате; из техники наличествовали: черно-белый телевизор, стереомагнитола преклонного двадцатилетнего возраста и могучий древний пылесос. «Однако».

Когда женщина следом за ним зашла в комнату, Марк попытался представиться. Оказалось, что на имя «Марк» она вполне реагирует. А вот на «сотоварища Григория», «то есть сослуживца Григория» — уже не очень, если вообще никак. «Тогда что ж?» — подумал Марк. В принципе, можно было бы и уходить. Душевного контакта не намечалось, женщина Нина была еще та женщина, совершенно невразумительное созданье. Она всё так же мягко и бестолково рассматривала гостя. На вопросы отвечала охотно, но совершенно косноязычно и опять же невразумительно, словно думала о своем. Таких Марк недолюбливал, более того — инстинктивно презирал. Он любил интеллектуальных женщин, любил и уважал.

В общем, решил уходить. Но женщина Нина предложила:

— Может, вы хотите кофе?

«Ого!»

— Может, и хочу, — немедленно отреагировал Марк.

Иронию эта Нина никак не восприняла. Она тут же пошла на кухню и завозилась там.

Так вот они и познакомились. После кофе женщина с косичками, смущаясь, предложила послушать «хорошую музыку».

«М-да».

— Отчего ж, послушать так послушать.

После музыки она включила телевизор — начиналась очередная серия «Мулатки из Занзибара».

Смотреть «Мулатку» было Марку уже невыносимо. И он поспешил откланяться. Тем более что наступил вечер, а устал за эти сумасшедшие сутки Марк как уличный пес.

Но на следующий день заглянул к этой Нине вновь. Что-то все-таки привлекло его в этой самой женщине с косичками.

И стал наведываться еще и еще. Поиски Григория на время замерли — никто ничего не помнил, и в мире Глебуардуса тоже ничего не прояснялось с пропавшим приват-доцентом. Но обнаружилась иная область поисков, область неожиданная — повесть, которую дала ему эта самая Нина.

Маленькая женщина с косичками, как оказалось, писала длинную-длинную повесть, озаглавленную «Роман». Повесть о девочке. О девочке с изумрудными глазами (у самой — серые, почти бесцветные). Что интересного там может быть? О чем здесь можно писать? В юной головке девочки легкие невесомые образы — подуй, и они улетят, упорхнут. Девочка любит бродить по городу и рассматривать людей, витрины магазинов… У нее маленькое, но тщательное хозяйство: хозяйство сумочки, хозяйство ее шкафа, хозяйство маленькой, еще детской души.

Девочка из «Романа» не имеет имени, она просто Девочка, и у Девочки есть Мальчик. Она с ним мучается, — но эти ее мучения ей даже приятны: его все дразнят, обижают, а она жалеет его. А во сне к ней приходит настоящий Принц. Но он пока лишь загадочно намекает на скорое счастливое будущее, в котором придет к ней навсегда.

Мальчик, видимо из самоутверждения, помыкает ею. Он имеет на нее решительное, властное влияние. Он любит рассказывать ей свои мысли, а она их безропотно выслушивает, хотя ничегошеньки не понимает. Но всё запоминает в точности, вот они все в «Романе». Девочке его мысли кажутся необычайно важными. Она даже серьезно думает — вот стану взрослой и всё пойму, и буду совсем другой, и совсем не такой как все…

(«Она и так не как все — даун? Нет, как-то по-другому называется. Косички эти. А эти речи точно от Григория, она их в точности запоминала…» С какого места он понял, что повесть связана с Григорием, что она о встречах его с этой женщиной? Может, с этого вот пересечения слов Мальчика и припомнившейся фразы из «Дневника Цареграда»: «Душа и есть судьба; душа — это череда всех прожитых мгновений; существовать как целое такая череда-нить может только в Вечности; Вечность терпелива — она может ждать очень долго, пока душа-нить не откроет свои глаза в ней и не увидит себя всю».)

Они обычно встречаются в их подъезде, в одном из теплых подъездов соседней многоэтажки, на седьмом этаже, этаже, на котором никто не живет. Девочка всё-всё рассказывает Мальчику: что видела, что слышала (в «Романе» — пространные подробнейшие монологи. Читать это невозможно). Но Мальчик всякий раз внимательно выслушивает, даже просит рассказать какой-нибудь эпизод поподробней, — как «это» выглядело, что она об «этом» думает. Наверное, эти простые, волновавшие Девочку образы, увиденные ею на улицах, в магазинах, и были ее разумом, ее внутренней жизнью, тем, о чем никому не говорят, кроме самых близких людей. Что она в них находила значительного? («А ведь ты, Гриша, эту несчастную никогда толком не слушал: это она сама так придумала, чтобы хотя бы ту девочку слушал тот мальчик».)

Женщина с косичками оказалась большой чистюлей. Она постоянно что-то прибирала в своей маленькой квартире, постоянно вытирала пыль, стирала занавески, выбивала коврики. В квартире было очень чисто. А телевизор смотрела редко, одни сериалы. Сопереживала несчастным героиням. Но если какая-нибудь «злодейка», изводившая героиню, вдруг попадала в беду, то женщина с косичками искренне, до слез, переживала и за нее тоже.

В квартире было двое настенных часов — и других часов не было; одни, что висели в комнате, шли точно, а вторые, висевшие на кухне над столом, спешили на два часа. Марк заметил, что ближе к вечеру женщина всё чаще заходила на кухню, чтобы посмотреть на спешащее время. И когда эти часы показывали восемь вечера, она становилась совершенно отчужденной, словно наступил условленный час для кого-то другого. Марк ощущал тогда себя совершенно лишним и спешил уйти.