на это внимание и вдруг страшно возмутился. Спокойствие Фибоначчи показалось ему противоестественным. Человека оскорбляют, а тот и не думает защищаться!

— Вы что, ничего не слышали? — напустился он на Леонардо. — Неужели у вас нет желания как следует проучить этих нахалов?

— Но за что же? — возразил тот. — По-своему они правы.

— Помилуйте, мессер Леонардо, — пролепетал Фило, — вы клевещете на себя…

Горькая усмешка тронула губы ученого. Эти странные незнакомцы слишком добры к нему! Всю жизнь он только и делал, что обманывал чьи-то ожидания. Отец мечтал видеть его богатым и уважаемым коммерсантом. Но сын не умножил наследства, оставленного ему родителем, предпочитая умножать свои знания. Он и при дворе мог бы добиться многого. Но от него ждут умения низко кланяться, он же склоняется только над числами. Так кто он после этого в глазах людей практических и здравомыслящих? Разве не дурачок?

Фило и Мате переглянулись. Им вспомнились странные слова Фибоначчи там, у ямы. Так это была не шутка! Он и в самом деле называет себя дурачком! Но зачем? Для чего повторять мнение невежественных обывателей, не способных отличить настоящего ученого от шарлатана?

Фибоначчи растроганно кашлянул. Они так горячо спрашивают… Но что ему остается? Спорить? Драться? С кем? С детьми, темными, неразумными детьми! Не лучше ли притвориться, будто окрестил себя дурачком сам? Впрочем… чаще все-таки он называет себя Фибоначчи-притворщиком. Это ближе к истине. Он так и подписывается: Фибоначчи-биго́лло[27], Фибоначчи-биголо́зио…

Леонардо говорил сбивчиво, но в словах его было столько мудрого благородства, что Мате стыдно стало за недавнюю вспышку. «Бедный Фибоначчи, — подумал он, — и угораздило его родиться на несколько столетий раньше, чем следовало! В сущности, он здесь такой же диковинный гость, как я и Фило, с той разницей, что мы в любую минуту можем вернуться в свое двадцатое столетие, а он навсегда прикован к чужому, темному веку. Как Прометей к скале…»

Мате чуть не заплакал, представив себе Фибоначчи, прикованного к мрачному утесу тяжелой нагрудной цепью. Но в это время Леонардо заговорил о своей подписи, и забывчивый коллекционер с ужасом вспомнил, что так и не получил долгожданного автографа. Он торопливо вытащил из кармана блокнот, шариковую ручку и попросил мессера Леонардо написать ему что-нибудь на память. Фибоначчи задумчиво повертел перед глазами голубую пластмассовую палочку, потом перевел испытующий взгляд на ее хозяина…

«Ну вот! — с беспокойством подумал Фило. — Этот неосторожный Мате опять все испортил. Сейчас начнутся вопросы и…»

Он понапрасну тревожился: вопросов не последовало. Фибоначчи написал несколько строк и возвратил блокнот владельцу.

Мате себя не помнил от радости. Он уже собирался разразиться благодарственной речью, но услышать ее мессеру Леонардо не пришлось. Бушующий по соседству карнавал заполонил улицу, оттеснил их друг от друга и разлучил навсегда.

Долго, дотемна, блуждали Фило и Мате по городу, разыскивая дом Фибоначчи. Тщетно! Тот как сквозь землю провалился.

Измаявшись, они присели на ступеньки какой-то церквушки, и тут только Мате вспомнил, что так и не успел спросить у мессера Леонардо ни о геометрических задачах, ни о кубическом уравнении. Успокаивая безутешного товарища, Фило истощил все доводы и в конце концов рассердился.

— Как вам не стыдно! — кипятился он. — Какое у вас право роптать на судьбу? Ведь вы все-таки получили автограф, не то что я…

Вдруг он остановился: невдалеке кто-то запел знакомую песенку о дураках.

— Жонглер! — обрадовался Фило. — Ну, теперь он от меня не уйдет.

На темной стене противоположного дома заплясали смуглые блики, и откуда-то из мрака вынырнула стройная фигурка с зажженным факелом над головой. Фило подошел к гимнасту и вступил с ним в переговоры.

— Ну что? — спросил Мате, когда спутник его вернулся, а юный комедиант, откланявшись, двинулся дальше.

— Все хорошо, прекрасная маркиза, — загробным голосом доложил Фило, — за исключеньем пустяка: он не умеет писать.

— Кажется, это не слишком его огорчает, — сказал Мате.

И, словно в ответ ему, вдали опять задорно зазвучало: «Эй, шуты и скоморохи, дурачки и дуралеи, вы совсем не так уж плохи, многих умников мудрее!» Песенка таяла, гасла и наконец затерялась в темноте.

— Ушел, — вздохнул Фило.

— Ушел, — повторил Мате. — Канул в свое глубокое средневековье. Не пора ли и нам обратно в двадцатое столетие?

— В самый раз, но не прежде все-таки, чем мы посмотрим, что написал мессер Леонардо.

Мате хлопнул себя по лбу. Какой же он болван! Несколько часов держать у себя автограф Фибоначчи — и даже не взглянуть на него! Он вытащил электрический фонарик, который не зажигал из боязни напугать суеверных пизанцев, и, с двух сторон загораживая пучок ослепительного света, филоматики прочитали:

«Людям будущего от Леонардо Пизанского, именуемого также Фибоначчи-дурачком и Фибоначчи-притворщиком».

— Н-да, — сказал Фило, помолчав. — Выходит, он догадался?

Мате раздумчиво покачал головой.

— Трудно сказать. То ли догадался, то ли просто подумал о тех, что поставят числа Фибоначчи на службу человечеству… Мы, во всяком случае, этого никогда не узнаем. Да и так ли это важно? Думается, мессер Леонардо оставил нам загадки поинтереснее. Если бы разгадать хоть одну!

ДОМАШНИЕ ИТОГИ

(В гостях у Мате)

Буль Булю рознь

Мате подвел друга к одноэтажному деревянному особнячку на тихой замоскворецкой улице.

— Вот и моя берлога!

Он пошарил в карманах, достал ключ и вставил уже зубчатый металлический стерженек в прорезь английского замка, но Фило остановил его:

— Погодите… Постоим немного здесь.

— Позвольте узнать: зачем?

— Просто так. Люблю старую Москву.

Мате скрестил руки на груди и прислонился к облезлому столбику крыльца. Фило с преувеличенным вниманием рассматривал свои кеды. Потом вдруг спросил:

— А он вправду не кусается?

— Кто?

— Можно подумать, вы не знаете! Бульдог, разумеется.

— Ах, бульдог! — соизволил наконец понять Мате. — Но я вам уже двадцать раз говорил: Буль совсем не злой, к тому же удивительно чуткий. Мои друзья — его друзья…

— Возможно, но… знает ли об этом он?

— Ну вот что, — решительно заявил Мате, — одно из двух: или вы с ним подружитесь, или…

— Или он меня съест. Это вы хотели сказать?

Но Мате, успевший уже открыть дверь, бесцеремонно втолкнул