В горных очках казалось, что мир вокруг потемнел и начинает смеркаться. Но стоило снять их, как яркий белый свет начинал слепить глаза.

Возникало стойкое ощущение, будто мы идем на стыке двух времен суток – не вечером, но и не днем. Из разрывов облаков вниз били длинные лучи, расщепленные на тысячи тонких, сияющих волосков, соединяющих небо и землю. Они скрывали за собой очертания вершин, и те лишь угадывались смутными бесформенными контурами.

Глядя на эту картину, я вспоминал слова из древней кайлатской книги, которую мне доводилось читать в монастыре Тенгабоче:

Горы – ступени в небо.

Поднимаясь по ним,

Я иду к новой жизни…

Подниматься по тропе, все более крутой, становилось сложнее. Скоро мышцы заныли, дыхание сбивалось. Мои спутники теперь едва шагали, глядя только под ноги и не замечая ни облаков, ни лучей, раскинувшихся над долиной сверкающей пирамидой. Время шло, расстояние до монастыря сокращалось медленно, и я начал опасаться, что до сумерек мы не успеем добраться до него.

Тисса сняла очки, и теперь они висели у нее на груди на длинном шнурке, мерно раскачиваясь в такт шагам и ловя отблески гаснущего дня. Дик приостановился, стянул бандану, мокрую от пота, и, не глядя, сунул в карман. Оглянулся, потом запрокинул голову, чтобы посмотреть на вершину горы, и снова побрел вперед.

– Если бы мы не задержались на этот ваш ритуал, – проворчал Джейк, глядя на запыленные носки своих неубиваемых горных ботинок, – то пришли бы раньше.

– Жалеете, что вынуждены будете отдать часы? – спросил я, чтобы мысли об утраченной собственности немного отвлекли его от тяжести подъема.

– Подумываю, не взять ли с вас их стоимость в двойном размере за моральный ущерб, – устало заметил он.

Мы поднялись еще на пару десятков метров, и я неожиданно увидел худую яркую фигуру, кажущуюся неуместной на серо-зеленом фоне горы.

На плоском камне сидел старик в желтой рясе и желтой шапке, низко надвинутой на лоб. Неподвижный, как будто слившийся с валуном. Услышав наши шаги, он поднял голову, широко улыбнулся, показывая несколько уцелевших зубов. Прозрачные светло-карие глаза, окруженные сеткой глубоких морщин, ясно и наивно смотрели на окружающий мир.

– Намаскар, бааджи, – сказал я ему как можно мягче и учтивее, используя вежливое кайлатское обращение к человеку старше по возрасту.

Он посмотрел на меня, то ли замечая, то ли нет, и ничего не ответил.

– Кто это? – тихо спросила меня Тисса и тут же сама ответила на свой вопрос: – Один из тех монахов, о которых ты рассказывал? Кого избегают остальные кайлатцы.

– Гэлугпа, – подтвердил я, также приглушив голос. – Те, кого опасаются все призраки и духи гор.

Старик неожиданно закашлял, прижав ко рту тонкую сухую руку, похожую на птичью лапу.

Я вытащил из кармана коробочку с лакричными леденцами, открыл и протянул ему. Увидев конфеты, он обрадовался как ребенок. Засмеялся, часто закивал и стал набирать лакомство, бормоча что-то невнятное.

Гэлугпа – единственные из всех, кто не боялся ходить ночью по горам. Их не трогали ни звери, ни духи, ни призраки, ни люди. Они обладали странной силой, которая отпугивала зло. И она же – лишала их разума. Доверчивые, безобидные, словно дети, бродили они по склонам и тайным тропам, куда не забредали даже воинственные гурхи. Почти не спали, ели то, что находили в пути, или принимали почтительное, боязливое подношение кайлатцев, если проходили мимо их домов. Ни с кем не разговаривали, не обращали внимания ни на холод, ни на жару. Словно знали, что всегда должны быть в движении, постоянно преследуя неведомое зло и отгоняя его своим появлением. Удивительные, загадочные люди, а может, и не люди…

Старик поднялся, оказавшись ростом едва по плечо Тиссе, и неожиданно подошел к ней. Несколько мгновений рассматривал, потом робко дотронулся до руки, посмотрел на свой палец, как будто проверяя, не остался ли на нем след от мела или белой краски, протянул руку к ее светлым кудрявым волосам. Она вопросительно взглянула на меня, я кивнул, и девушка наклонилась, позволяя монаху прикоснуться к прядке, выбившейся из-под шляпы. Гэлугпа восхищенно поцокал языком, трогая мягкий локон, и заговорил звонким голосом, который мог принадлежать и мужчине, и женщине, и ребенку.

– О чем это он? – спросил меня озадаченный Джейк, наблюдающий за монахом.

– Не понимаю, – ответил я, пытаясь уловить в быстрой речи хоть одно знакомое слово. – Я не знаю этого диалекта.

– Птичий язык какой-то, – пробормотал Дик, на всякий случай отходя подальше от монаха, хотя тот не проявлял к нему вообще никакого интереса и вряд ли замечал.

– Белая, – сказал вдруг старик на найтили, выпустил из рук волосы Тиссы, которая тут же выпрямилась, и ему пришлось смотреть на нее снизу вверх. – Большая. Прекрасная, как гора.

– Говорит, что ты очень красивая, – перевел я.

Она криво улыбнулась, принимая комплимент, который, должно быть, посчитала сомнительным, но ничего не сказала.

Старик наклонился, вытащил из-за камня трекинговые палки вполне современного вида, посмотрел на меня, показывая, что готов идти.

И я пошел рядом с ним.

Так мы и поднимались. Дик, Джейк и Тисса – впереди, я с гэлугпа сзади. Когда задерживались мы – останавливался и он, терпеливо дожидаясь. Я так и не понял, почему он решил идти с нами. Почувствовал опасность, которая ждала нас на дороге, соскучился по человеческому обществу, или нам просто было по пути.

От старика исходило необычное ощущение – его как будто не было. Он растворялся в тишине окружающих гор, и временами мне казалось, что рядом со мной движется пустота, заключенная в тонкую оболочку, напоминающую человека…

Когда впереди показались красно-бело-золотые ворота, за которыми начиналась территория монастыря, гэлугпа остановился, посмотрел куда-то мимо меня, поклонился и побрел обратно, в серую дымку облаков, наползающих на гору.

– Куда это он? – спросила Тисса, глядя ему вслед.

– Дальше. Они живут в горах.

– Хорошо, что ушел, – проворчал Джейк, держась за поясницу и выпрямляя уставшую спину. – У меня от него мороз по коже.

– А мне он понравился, – задумчиво сказала Тисса, посмотрев на меня посветлевшими глазами, – на тебя, Рай, чем-то похож.

Дик саркастически рассмеялся:

– Да, такой же ненормальный, считающий тебя неописуемой красавицей.

Она не сочла нужным отвечать на эту грубость, погруженная в какие-то свои мысли…

Прямо под воротами, ведущими на территорию монастыря, сидел Тшеринг, поджидающий нас. Выглядел он таким мечтательным и просветленным, что даже не ответил на мое приветствие. И лишь со второй моей попытки добиться от него ответа, отрешившись от высоких размышлений о вечном, махнул рукой в сторону одного из лоджей на территории Тенгабоче, где занял комнаты для нас. А затем снова уставился на горы.