— А сколько в крови держится алкоголь? — спросила Лизонька, раскачиваясь на стуле.

— Пятнадцать суток, — ответил Евгений незамедлительно.

Получилось остроумно. Он имел изящную кавказскую внешность, носил усы и очки. Работал то ли программистом, то ли хоккеистом, преуспевал. Собака перебралась к его ногам, попугай молчал и не взбрыкивал.

Спать пошли в комнату к сыну, увешанную его фотографиями в военной форме и плакатами тонконогих манекенщиц. На стуле сидел большой плюшевый медведь, на столе стояла недоделанная модель парусного судна. Кровать оказалась настолько узкой, что Грабор смог уснуть только к утру. К счастью, Лизонька вставала рано: выпорхнула, пошла заниматься домом. Пока она стучала посудой, Грабор вспомнил:

Я знаю, куда мы сегодня поедем.

Андрей все бросил и уехал устраиваться на работу, а я осталась у мамы, и, как видно, не одна, а беременна. Андрей уехал, я стала скучать без него, вот тогда я поняла, что я его люблю. Он заходил за мной и звал меня, я узнала, что я беременная, я ему ничего не сказала и никому не говорила, хотела что-нибудь сделать, чтобы не родить ребенка, но моя мама узнала и стала за мной следить, не давала мне ничего делать. Раз какая-то дура сказала, что нужно туалетного мыла растопить и выпить, и я это сделала, и, если бы не мама, я бы отдала концы. Мама мне молока влила просто силой и палец в рот, меня вырвало, и прошло, но мне это было не уроком. Кто-то сказал, пороху столовую ложку, и я выпила. Мне стало плохо, и я снова, уже сама, молоко и палец, вырвало и прошло.

А потом Андрей прислал мне письмо, чтобы я к нему приехала в Красноярский край, Новоселово, но я ехать туда побоялась, а тем временем беременность росла, и в декабре месяце 9-го декабря 1928 года у меня родилась дочь Клавдия Андреевна. Я долго болела после родов, у меня болели груди, а у мамы родился мальчик в марте. Моя девочка сосала мамину грудь, Алешку я кормила грудью. Прожила три месяца моя дочка и умерла. Я подала на алименты, и пока суд дошла очередь, девочка умерла, но все равно суд состоялся, я думала, приедет Андрей, и мы с ним уедем, он тоже меня любил, но у него были там дела, он строил там кожзавод от крайкома, он был там мастером, так и не приехал.

А у меня болели груди и после смерти ребенка, я поехала с отцом в Болотное к врачам, и мне там обработали груди и дали направление в г. Томск на операцию отнимать груди. Сестра пошла оформлять направление и договориться медсестру сопровождать меня, но я сбежала, напугалась операции. Мне сказали: «Возьми пластырь, залепи и ихтиол и лечись», и мы вылечили груди. Боже мой, сколько я перенесла в этом году: разлуку с Андреем, похоронила девочку; думала, с ума сойду.

И вот в 1929-ом году Андрей приехал в отпуск и пришел в нашу деревню, и мы с ним встретились. Он пришел к нам и сказал отцу и маме, что, если вы не разрешите нам с ней поехать, я ее убью и себя, и вы нас похороните вместе. Но мои родители не возражали, мы договорились поехать вместе. Андрей ночевал у нас и поехал к своим родителям, и целую неделю не показывался, а его родители не давали ему совета, чтобы он взял меня с собой.

Я ждала, ждала, и нет, и пошла, думаю, утоплюсь. Недалеко от нашего дома была река Икса и под рекой приклонилась береза и омут, глубокое место реки, и я решила упасть в этот омут, а за мной, оказывается, следил участковый милиционер Баженов. Он меня схватил и принес домой на руках и говорит моим: «Я ее спас и она будет моя», а я его ненавидела.

И вот пришло следующее воскресенье и Андрей приехал за мной, и уже не тот, а какой-то чужой, говорит: «Хочешь, поедем со мной, а не хочешь, решай сама. Я скоро уезжаю». Но мне уже раздумывать было некогда, потому что на это была очень уважительная причина. Я собралась и поехала. Приехали к ним, а Роман Дмитриевич говорит: «Вон с моей ограды, паскуда». Боже мой, я не знала, что делать, а у соседей была свадьба. Иван Романович, старший брат, взял меня под руку и привел в квартиру, а потом пошли на свадьбу к соседям. Там была гармошка, я выпила рюмку для смелости и пошла плясать, и Андрей со мной плясал, и пели частушки, и все обошлось хорошо, и через два дня мы с ним уехали в Болотное.

Приехала мама, и проводили нас на поезд в Красноярск, а там на пароходе «Косиор» до Новоселова, но пароход пришлось ждать тринадцать дней, и плыли три дня до Новоселова. Приехали в село Черную Кожу, там жил и работал Андрей. Андрей за этот год построил кожзавод. Ему предложили небольшую партию выделать пробных кож, он выделал, и в Красноярске одобрили и разрешили ему построить завод. И они построили. Андрей стал работать мастером и пошел в отпуск и привез меня.

Квартира у него уже была договорена: комната двадцать пять рублей с харчами на двоих. И вот стали мы там жить. Все было хорошо, и я немного стала с ним работать на заводе: мездрила кожи, волос сгоняла с кож и шерсть мыла. Там прошла в профсоюз. Андрей был секретарем комсомольской ячейки, вступили с ним в драмкружок, я стала ходить в школу, все было хорошо и весело.

Однажды у Андрея было комсомольское собрание закрытое, и я вечером пошла к молодежи на точок, — так называли, где собиралась молодежь. И он мне наказал: «Ты не ходи к Залепиным», а я его не послушала, пришла на точок, и вот объявились Залепины — его любовница со своей невесткой. Как увидели меня — и подхватили под руки и к себе, и угощать. Они жили хорошо. Они накрыли стол, пригласили меня к столу, и их мать принесла бутылку запеканки, а мать была похожа на ведьму, и маленькие рюмочки граммов по тридцать, и почему-то ту рюмку, которая была назначена мне, она прикрывала бутылкой, и полила ее мне, и я немного пригубила и почувствовала, что по желудку прошла иголка с ниткой, и мне как-то стало плохо. После угощения мы снова пошли на точок, я там упала, потеряла сознание. Побежали к Андрею, и он сразу попросил лошадь и повез меня в больницу, но там надавали мне лекарства, в общем, в сознание я пришла только на другой день. Меня сильно рвало, раздуло живот, но и это я выжила.

А в последующее воскресенье они пришли ко мне, принесли мне как больной меду и постряпали, но Андрей их взял и с крыльца столкнул и бросил все в грязь, и они ушли. Андрей жил один у них на квартире, и скрутились с ихней Анной, и у нее был ребенок, но не от Андрея, а от Сазона. Она подала в суд на того парня, на Сазона, в общем, черт их знает, но я выжила. Тяжелое было время.

— Здесь чесночные плантации, — закричала Лизонька, они недавно вышли на 101 дорогу. — Слышишь запах?

Грабор с жадностью понюхал воздух, ему показалось, что запах чеснока тоже хороший знак в начале путешествия.

— Чеснок — единственное доказательство существования Бога, — сказал он. — Мне говорил мой друг, психоаналитик. Чеснок и крест отгоняют вампиров. В минуты безверия я нюхаю чеснок. Бог наконец заговорил со мною.

— Коньяк, — вскрикнула Лиза, пытаясь закрыть окошко. — Тебе больше подходит коньяк. Что ты вчера городил про Бога?

— Я могу доказать его присутствие, если мне принесут чеснок. — Ветер продолжал шуметь и захватывать. — Иначе я впаду в ересь!