– А если он – меня? – пошутил Илья. – Всякое бывает.

– Бывает, – согласился чех. – Но не в этом случае.

– Уверен? – Илье не нравился тон Горацека. Собственно, ему и сам чех с каждой встречей нравился всё меньше. Но деваться некуда. Других нет.

– Завтра пир в честь твоего князя, – сказал Горацек. – Едржей тоже приглашен. Сам увидишь и больше сомневаться не станешь.

Гнезно. Несправедливое обвинение

Илья увидел. Немолодой обрюзгший мужчина с порядочным брюхом и давно не стриженной бородой… Нет, такой Илье даже близко не соперник.

Сидел боярин хоть и высоко, но от соседей по столу, приближенных к Болеславу бояр, отличался разительно. Почти не ел. Ковырял ножом почти не тронутый кус мяса на блюде, мял в левой руке лепешку… В общем, уважения княжескому угощению не выказывал.

Вызывать такого?

Илья вздохнул. Ни чести, ни славы. Горацек, лис, был прав. Это как медведю утку убить. Старую, больную утку. Конечно, боярин может выставить вместо себя другого бойца. Обычное дело. Бате вот тоже не пришлось бы самому отвечать на вызов. Любой из его сыновей с огромным удовольствием уделал бы рискнувшего бросить вызов князь-воеводе.

У этого, однако, сыновей нет. Значит, выставит кого-то из дружины. Если кто согласится. Тоже не факт, потому что Илью как поединщика в Гнезно уже знали. Идти на верную смерть мало кому охота.

Княжич вздохнул. Он воин, а не палач. И боярин Едржей вызывал у него скорее жалость, чем гнев. Да, не пустил на свое подворье. Даже поговорить не вышел. Но! Когда в твои ворота с непонятной целью ломится рыцарь, о котором ты знаешь лишь то, что он изрядно владеет мечом и вдобавок любимчик твоего князя… а князь, что правду таить, совсем не против забрать твои земли… Как тут поступить? Может, именно так, как поступил Едржей?

– Старший, ты чего? – нурман хлопнул Илью по плечу, прерывая размышления.

– Я думаю, Гудмунд. Тебе это недоступно.

– Ха! Могу даже сказать, о чем ты думаешь, – пророкотал свей, указав на соседнее «крыло» стола. – Вот об этом жирном хомяке!

Илья фыркнул и потянулся за кубком…

Но остановился. Довольно хмельного. Ссориться с боярином не хотелось. Илье вообще не хотелось иметь с ним дела. Но девка, которая у него живет, – сестра Жерки. А дочь Соловья он должен найти. Должен, и всё. Глянуть на нее, еще раз подержать в руках… А там как получится.

– Подвинься! – Илья отпихнул Гудмунда, похлопал по плечу («сиди!») оторвавшегося от сочной телятины Маттаха и вылез из-за стола.

Кубок он тоже прихватил.

Пройдя мимо помоста, на котором располагался княжеский стол, цапнул кувшин с вином.

Князья, занятые разговором, не заметили. Заметил Горацек, но ничего не сказал.

С кувшином в одной руке и кубком в другой Илья прошествовал через зал, пнул подвернувшегося пса. Уселся на скамью напротив боярина, потеснил локтем какого-то разодетого шляхтича. Тот вызверился было, но, узнав Илью, заулыбался и подвинулся, уступая место. Илья поставил на стол кубок и кувшин. Глянул на боярина в упор.

Тот встретил взгляд на удивление твердо. Может, не признал?

– Эй, рыцарь! Я – Садзимир! – Один из соседей Едржея взмахнул кубком, едва не расплескав содержимое. – Рыцарь Садзимир! Выпьем со мной, друг, за то, как славно ты ссадил саксонца! Выпьем, чтоб им, германцам, так жилось, как тому Вихману после сшибки с тобой! А мы, храбрые рыцари, били немчин везде и всегда!

Илья тоже поднял кубок. На лехитского рыцаря он при этом не глядел. Смотрел только на Едржея. Сурово. Однако тот взгляда не опускал.

– А ты со мной выпьешь, боярин? – спросил он.

Едржей покачал головой.

– Почему же?

– Не хочу.

– А придется, – процедил Илья, наполняя кубок боярина. – Или я убью тебя прямо здесь.

– Убивай, – коротко ответил Едржей. Без вызова сказал. Равнодушно.

Убивать его Илья не собирался. Мог бы унизить, оскорбить. Например, ухватить за бороду и макнуть в вино, от которого тот отказался…

Но не стал. Не хотелось. Даже не потому, что такое обесчестило бы не только боярина, но и самого Илью. Доселе в Гнезно его знали как рыцаря, скинувшего с седла прославленного саксонского поединщика. Княжичу не льстила слава человека, который оттаскал за бороду почтенного немолодого боярина. А потом еще и виру заплатил, потому что не станет Едржей на поединок его вызывать, а подаст жалобу князю, которую тот наверняка удовлетворит.

– Эй! Зачем это? – воскликнул рыцарь Садзимир. – Нельзя убивать за то, что не стал пить!

– А за оскорбление можно? – спросил Илья.

– За оскорбление – нужно! – с пьяной веселостью воскликнул лехитский рыцарь, вскакивая. – Кто тебя оскорбил? Мы его вместе убьём!

– Вот он, – Илья показал на боярина.

– Он? – Садзимир глянул сверху вниз. – Едржей?! Не верю!

– А вот! – произнес Илья, буравя взглядом боярина. – Я к нему в гости пришел, а он меня на порог не пустил. Разве это не оскорбление?

– Что, правда? – Садзимир наклонился, чтобы посмотреть в лицо Едржея.

– Да, – ответил тот. – Не пустил. Он хочет убить девицу, мою гостью. Пока я жив, этого не будет.

– Убить? Девицу? – изумился рыцарь. – За что? Илия?

Но еще больше изумился сам Илья:

– Что за чушь? – воскликнул он. – С чего ты взял такое?

– А что, не так?

– Не так! – сердито бросил княжич. – Я поговорить с ней хочу, ясно? И ты лучше не мешай! Не то осерчаю и двор твой штурмом возьму!

– Нельзя! – снова влез Садзимир. – Нельзя штурмом! Князь не дозволяет! А ты, боярин, ему верь! Он рыцарь! Да не какой-нибудь немчин, а наш! …девка-то хоть красивая?

– Кому как, – Илья приложился к кубку в одиночку и закусил колбасой из тарелки соседа. Впрочем, рыцарь этого даже не заметил. – Мне нравится. Если хочешь посвататься, я не против.

– Меня просватали давно, – вздохнул Садзимир. – Сыновей уж двое. А жену вторую нельзя. Бог не велит! – Рыцарь с важностью перекрестился.

– Поклянись Богом, что не сделаешь Зарице зла! – потребовал Едржей, встрепенувшись.

– Клясться не буду! – отрезал Илья. – Моего слова тебе довольно. Завтра я снова приду. И если опять у ворот меня будешь держать, как пса бездомного, пеняй на себя!

Он встал, подхватил кувшин и кубок и отправился в обратный путь. Проходя мимо княжьего стола, вернул полегчавший кувшин на место. На него опять никто не обратил внимания, кроме Горацека. Чех глянул искоса, но вновь промолчал.

«А вот хрена тебе собачьего, а не земли боярские», – злорадно подумал Илья.