Ватанабэ, этот ваш Юки, оказался финансовым гением. Он привел нас к богатству и силе, вывел на новый этап развития. За короткое время у нас появилось все, чего мы только могли пожелать. Деньги, женщины, роскошные машины, виллы в каждом городе, многочисленные поездки по всему миру, пока нас не внесли в черный список Америки и Австралии. Ему прочили большое будущее, вашему Юки-Ватанабэ.

Но все изменилось в один день. Однажды он попросил о встрече с боссом Кимурой. Юки приходит, одетый в кимоно. Мы все заподозрили неладное. С чего вдруг кимоно? Он произнес небольшую речь, поблагодарил босса Кимуру за те годы, которые провел в семье, за помощь, оказанную ему, за возможности, предоставленные ему, сказал, что обязан жизнью боссу Кимуре и всем членам семьи и что всегда будет помнить семью и т. д. и т. п., но сейчас он должен уйти. Он уходит, расстается, идет своей дорогой. Все, что он сделал, он сделал для того, чтобы собрать достаточно денег, потому что у него есть личное дело, которое требует срочного решения.

Кимура в шоке. Парень, которого он, быть может, прочил себе в наследники, кого он любил, как своего собственного сына, и почти назначил на высокую должность в семье, несмотря на возражения старших братьев. И вот он, эта тряпка, говорит ему сейчас, что уходит. Оставляет предприятие, которое начал, и уходит. Кто же будет вести переговоры с банками? Где еще найти такой деловой талант? Как можно так бросить семью? Он что, с ума сошел? Куда он уходит? Он что, не знает, что нельзя просто так бросить семью? Куда он хочет уйти? Но Юки не рассказывает.

И тогда босс Кимура начинает понимать. Он очень умный человек. Он начинает подозревать, что у любимого им Ватанабэ-Судзуки-Юки есть женщина, которая безвозвратно собьет его с пути. И он очень рассержен.

Босс Кимура долго молчит, смотрит, прищурившись, на Юки и говорит:

— Ватанабэ! Помнишь ли ты клятву, которую дал? Даже если твоя жена и дети будут голодать, пожертвуй ими ради семьи, отдай жизнь свою за семью, за своего босса. Помнишь ли ты клятву, которую давал на своей церемонии сакадзуки? И ты осмеливаешься уйти отсюда без моего разрешения?! — Он ударяет по столу, и дом сотрясается.

Юки становится на колени, кладет руку на татами и кланяется до пола:

— Босс Кимура! Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Я обязан вам жизнью. Но ничего, даже моя жизнь, не изменит моего решения уйти и делать то, что я должен делать. Пожалуйста, простите меня! И кроме того, босс Кимура, я никогда не проходил церемонию сакадзуки. Я вам пасынок.

Не успевают все и глазом моргнуть, как он достает огромный нож из своего кимоно, и пока все переглядываются, кровь брызжет на лицо и на одежду Кимуры, и вот уже обрубок мизинца лежит перед ним, отсеченный от руки.

Лицо босса Кимуры в крови. Один из его сыновей вскакивает и пытается стереть кровь с лица босса, но тот противится, вытирает лицо сам. Ему приходится принять мизинец Юки. Потом он решит, как действовать.

Той же ночью Юки исчезает из своего дома.

Босс Кимура кипит от злости и отдает приказ разослать черную карточку бойкота по всей стране. Искать двух людей. Найти и доставить Юки к нему любой ценой, целым и невредимым.

Через два месяца он рассылает красную карточку по всей стране. Юки бойкотирован, и пути назад больше нет.

Только Юки нет, он будто испарился.

Он и сейчас преследуется Ямада-гуми, Кимурой из Кёкусин-кай и, кроме всего прочего, полицией за его участие в шантаже банков.

И последнее, сэнсэй. Мне кое-что известно. Во время своего пребывания здесь Юки-Ватанабэ время от времени устраивал тайные встречи в нейтральном месте со своей старой матерью, живущей в Саппоро. Чтобы не подвергать ее опасности и чтобы Ямада-гуми не замыслили ничего против нее. Я искал места для их встреч. После того как исчез Юки-Ватанабэ, исчезла и его мать. Может быть, она живет в Сан-Паулу, недалеко от его брата? Может, он сам живет там, в Сан-Паулу? Я не знаю.

До сегодняшнего дня мы не знаем, где он, давно перестали его искать, но я все-таки наведу справки. Но знайте, сэнсэй, что все, что я найду, должно будет пройти через босса Окаву, ведь речь идет о человеке с красной карточкой.

Однажды мне звонит американский журналист, редактор ежемесячника на английском языке, говорит, что он слышал о моем исследовании и моих связях с якудза, и просит дать ему интервью для своего журнала. Мы встречаемся в кафе. Впервые я рассказываю журналисту об этом мире и о своих связях с ним.

Я не рассказываю ему о душевных переживаниях, о разочарованиях, о страхах, отчаянии и волнениях. Я не рассказываю ему о дружбе, об одиночестве, о событиях, в которых замешаны мои чувства. Я также не рассказываю о человеке, по которому скучаю, и гадаю, где он. Но я рассказываю ему о своих встречах с особенными людьми, которые всегда стоят на краю пропасти, где их ожидает взлет или падение.

И еще я рассказываю ему о странном и удивительном человеке — боссе Окава, великом предводителе больших преступников и человеке морали. И о том, что сейчас этот человек болен раком печени и дни его сочтены.

Я рассказываю ему про дочь Окавы, Мицуко, про ее отношение к миру, над которым я вновь и вновь задумываюсь. Про ее жизнь в доме, где постоянно снуют суровые люди, воплощение вежливой воинственности. Про ее изучение чайной церемонии, про ее любовь к японской живописи тушью и европейскому искусству Ренессанса, про ее манеру разговаривать на корейском, французском и испанском.

Он спрашивает: «А что, если я возьму у нее интервью?» Я говорю «нет». Но потом соглашаюсь. Я не знал, что тогда, сказав это, допустил ошибку. И тогда я говорю: «Если будете брать у нее интервью, то при одном условии. Никогда, никогда не спрашивайте ее об отце». Он говорит: «Договорились». Я говорю, что спрошу разрешения у отца Мицуко, потом у нее и у ее матери. И если все согласятся, позвоню ему.

Я время от времени бываю в доме Окавы. И на этот раз я прихожу и разговариваю с ним. Он слаб, но держится молодцом. Я рассказываю ему про интервью, про просьбу и про условие. Он говорит, что не против. Я спрашиваю у Мицуко, она тоже не против, и мать Мицуко не против. Я звоню журналисту, говорю, что они согласились, и повторяю свое условие.

Никогда, никогда, ни единого раза, даже намеком, не спрашивать ее об отце и его делах! Он говорит, что согласен.

Где-то через месяц Окаву кладут в больницу. Я многократно навещаю его там. Однажды мы провожаем Мицуко в Киото на интервью к журналисту, она возвращается вечером. Я звоню им домой, отвечает ее мать.

— Как она?

— Плохо, вернулась в слезах.

— ?

— Он спрашивал ее об отце. А также сказал, что не понимает, как она может жить, зная, что ее отец — большой преступник. Я не знаю, что сказать. Это плохо для Мицуко, очень плохо, сэнсэй.

Во мне нарастает огромная злость. И страх. Кровь приливает к моему лицу. Я тут же звоню человеку в Киото и говорю ему: