«Блэкберри» не работал. Значит, нужно встать с корточек, дойти по щебню вперемешку с битым стеклом до шоссе и двинуться в обратную сторону в поисках платного телефона.

Через несколько миль показался круглосуточный магазин. Тим зашел внутрь и купил несколько буррито, которые ему подогрели в микроволновке. Он поел снаружи, рядом с холодильником, а потом дошел до таксофона и выудил из кармана мелочь. Джейн взяла трубку с первого же гудка.

— Я накормил эту сволочь, — сообщил он.

— Тим? — откликнулась Джейн. — Ты где? Тебя два дня нет!

Облегчение в ее голосе сменилось паникой. Он дал ей немного выговориться.

— Я накормил эту сволочь, и теперь мы стоим у мини-маркета, где я покупал буррито.

— Какого мини-маркета?

Он не ответил.

— Тим, езжай домой, тебе нужно домой! Скажи, где ты, и я тебя подхвачу.

— Нам уже лучше. Наверное… Наверное, мы зайдем в спорттовары, пока они еще работают.

— Какие спорттовары?

— Джейн?

— Да?

— Джейн, ты за нас не беспокойся. Мы не пропадем.

— Ты там не один?

— С нами все будет хорошо, — заверил Тим. — Сейчас мы зайдем в спорттовары и экипируемся слегка.

— Скажи, где ты, я тебя заберу.

— Все, разъединяют, а у меня больше нет мелочи.

— Тим!

— За нас не беспокойся, — повторил он.

Наверное, это все и решило — незачем его забирать. Он двинулся в спортивный магазин. От разнообразия зимней экипировки — флис, спандекс, неопрен, трикотаж, полиэстер и хлопок — разбежались глаза. Нужна новая рубашка, высохшая футболка с «Мастеркард» по-прежнему воняет прокисшим молоком. Но как же утомительно выбирать цвет, размер и возиться в примерочной. Еще понадобятся ботинки и куртка, только эта канитель еще похлеще. Отловить консультанта, назвать размер, дождаться, пока он сгоняет в подсобку, примерить ботинок — или даже оба, в зависимости от того, как сядет первый, — и прочая морока. Ему не хотелось напрягаться. Все внутри протестовало. Он вышел из магазина, встал сбоку от автоматических дверей и долго там стоял.

3

Оказывается, мама не спросила, где он. Сколько Бекка себя помнила, так делалось всегда. Он звонил, сообщал, где находится, в каком городе, у какой заправки, на каком перекрестке, и тогда мама с Беккой садились в машину и ехали. Бекка помнила эти долгие поездки. Помнила, как мама выходила из машины, шла к нему и осторожно его тормошила. Заправив прядь волос за ухо, она опускалась рядом с ним на корточки, дожидаясь, пока он проснется. Бекка помнила и дорогу домой — иногда в гнетущем молчании, иногда в мучительном бессилии и бестолковых взрослых разговорах. А когда она подросла и стала понимать больше, ее уже редко брали с собой. Родители просто вдруг возвращались вместе домой, или ее будил ночной звонок, и мама уезжала среди ночи. Ее представления о семье складывались из этих поездок, из ночных вылазок, из маминых попыток удержать всех вместе, в безопасности, и из воспоминаний о том, как мама терпеливо присаживалась рядом с папой, медленно поднимающимся с земли.

На этот раз у мамы не хватило сил. Она не захотела садиться в машину и действовать по заведенному порядку. Она рассказала Бекке о галеристе по имени Дэвид, которому она как раз показывала квартиру, когда раздался звонок, и о том, как ей не хотелось с ним расставаться. Как она думала нажать отбой и начать новую жизнь. Поэтому она умыла руки — не спросила у папы, где он, а велела езжать домой. Самому. Можно подумать, это так просто, когда ты без машины, когда ты у черта на куличках, голодный и измотанный недавним марафоном.

— Мы совали голову в песок, — сказала мама. — Мы никогда об этом не говорили. Но я знала — рано или поздно болезнь вернется, я обещала себе, что на этот раз не сорвусь. Никакой выпивки, никаких компромиссов. Я буду следовать за ним по пятам, я глаз с него не спущу. А потом он позвонил, сказал, и первая моя мысль была его бросить.

— Зачем тогда, по-твоему, мы здесь? — возразила Бекка.

Они сидели в приемной полицейского участка западного Нью-Джерси. На стене за ними красовались портреты объявленных в розыск. Даже в таком тихом, сонном городке, как Олдвик, преступность находила, где разгуляться.

Он звонил Джейн три раза — из мотеля в Ньюарке, потом из таксофона в Чатеме, а потом из Поттерстауна, почти в пятидесяти милях отсюда. Все это они выяснили, посмотрев в Интернете городские коды определившихся на телефоне входящих номеров. С последнего звонка прошло восемь дней.

— Что он говорит, когда звонит? — спросила Бекка.

— В основном что-то бессвязное.

Поездки в Нью-Джерси напоминали Бекке те давние, из детства. Только теперь мама гнала под девяносто миль в час и они понятия не имели, куда едут. Просто садились в машину и колесили вокруг Нью-Джерси, бесцельно и нервно, глядя во все стороны сразу, только не на дорогу. Обычно, как и сейчас, заканчивалось все в полицейском участке.

К ним вышел офицер. Взяв листовку с портретом Тима и записав со слов Джейн всю информацию, он пообещал, что в случае обнаружения с ними свяжутся немедленно. Они вышли на улицу, в раннюю темноту, предвестницу надвигающейся зимы.

На шоссе Бекка водила взглядом туда-сюда от разделительной полосы к обочине, высматривая отца в густых сумерках. Она задирала голову к эстакадам и оборачивалась к остающимся позади бетонным опорам. Ни на съездах, ни под деревьями не наблюдалось ничего мало-мальски похожего на человеческий силуэт. Его нет нигде. Или он стоит как раз на том пятачке, который она только что пропустила. Ей отчаянно не хватало всеведения, и нестерпимо жгла ограниченность человеческих возможностей, обостренная критической ситуацией. Они никогда его не найдут. Они его уже проехали. Он возникает перед ними милю за милей, но они ничего не видят, ослепнув от переживаний.

Она позволила себе отвлечься от дороги и посмотреть на маму, которая, учитывая происходящее, держалась молодцом. Мамин взгляд тоже метался по траектории «обочина — разделительная — зеркало заднего вида». Бекка держала руку на стояночном тормозе между сиденьями, и на какой-то момент ее охватило дикое желание дернуть его со всей силы на себя. Тогда они плавно остановятся, дружно выдохнут, повернутся друг к другу и облегченно расхохочутся. Потом мама отпустит тормоз и отвезет их домой. Они поужинают где-нибудь в Виллидж, и Бекка наконец расскажет про всех мальчиков, в которых влюблялась с третьего класса, поделится всеми тайнами и обидами, которые почему-то скрывала прежде всего от мамы, а мама откроет бутылку вина и выпьет с ней без всяких последствий. Они обнимутся на прощание у входа в метро, и Бекка поедет к себе домой в Бруклин, где она работает барменом и играет в группе. Раз в неделю они будут встречаться просто так, никогда — или почти никогда — не заводя разговор об отце, который всегда либо отсутствовал, либо болел. Можно упомянуть его мимоходом с легкой грустинкой или выпить за него в день рождения. И никаких рассказов о том, сколько ночей они проплакали каждая в своей постели или просто вглядывались бессонными глазами в темноту, спрашивая мысленно «за что?» и не получая ответа.