«Боюсь, что я впадаю в ересь, — признавалась Спента в следующем письме лорду Месволду. — Мы, парсы, гордимся своей верой в поступательное движение космоса. Наши слова и поступки — это пусть маленькое, но участие в битве, в которой Ахурамазда одержит победу над Ахриманом. Но как же я могу верить в грядущее совершенство мироздания, когда даже в моей тихой заводи столько скользких подводных камней? Может быть, наши друзья-индусы правы и прогресса не существует, есть только вечный цикл, а время, в которое мы живем, — это долгий век тьмы, кали-юга».

Чтобы справиться со своими сомнениями и оправдать картину мира по пророку Заратустре, леди Спента Кама погрузилась в благие дела. Под руководством Ангела Здравия она выбрала поздние посещения больниц. Маленькая, грузная, всегда спешащая куда-то Спента, в своих очках в роговой оправе, слегка клонившаяся вперед и крепко, обеими руками, сжимавшая перед собою сумочку, стала знакомой и узнаваемой фигурой в залитых неоновым светом ночных коридорах родильного дома и приюта Марии Благодатной, особенно в тех мрачных палатах и отделениях интенсивной терапии, где лежали смертельно больные, обреченные, калеки, умирающие. Медсестры и санитары этих заведений, даже грозная сестра Джон, очень скоро составили о маленькой леди высокое мнение. Казалось, она инстинктивно знает, когда нужно поболтать с пациентами, посплетничать о мелких бомбейских новостях, недавно открывшихся магазинах, последних скандалах, а когда — просто помолчать, и само ее молчание было утешением страждущим. Что касается молчания, то тут она многому научилась у своего сына Ардавирафа. Вайрус Кама тоже стал сопровождать мать в ее посещениях больниц, и его всегдашняя невозмутимость действовала на больных не менее благотворно. Глубоко потрясенная тем, что она увидела в больницах, — многочисленными случаями истощения, полиомиелита, туберкулеза и других болезней нищеты, включая телесные повреждения в результате неудавшихся самоубийств, — леди Спента стала, вместе с миссис Долли Каламанджа с Малабар-хилл, организатором и движущей силой группы таких же, как она сама, дам, ставивших своею целью облегчать страдания членов их общины, состоявшей, как ошибочно полагали многие, исключительно из богатых и влиятельных граждан, а на самом деле не обойденной горем, страданиями и даже нуждой. Сэр Дарий Ксеркс Кама, все более замыкавшийся в себе, не одобрял утренних чаепитий, за которыми дамы планировали мероприятия по сбору средств для страждущих. «Эти нищие дурни во всем виноваты сами, — брюзжал он, проходя через гостиную, подобно привидению. — Никакой твердости характера. Слабаки. Жалкие создания. Уж извините, но это так». Занятые своим делом дамы не обращали на него внимания.

Злопыхатели распускали слухи, что посещения леди Спентой больниц сами по себе были чем-то нездоровым, а ее потребность держать за руку умирающих и играть роль праведницы, великодушной гранд-дамы переходит все границы. Не могу с этим согласиться. Единственная критика, которую я допускаю в отношении энергичных усилий леди Спенты, направленных на благотворительность, это то, что благотворительность начинается в собственном доме.

В 1947 году, в возрасте пятнадцати лет, Сайрус Кама провозгласил собственную декларацию независимости. К тому времени он уже провел пять лет в известной своей жесткой дисциплиной Темпларз-скул, находившейся в южной гористой части страны, близ станции Кодайканал, куда был отправлен за попытку задушить своего брата Ормуса. В начале своего пребывания там он проявлял все признаки психической неустойчивости, был агрессивен по отношению к своим одноклассникам и персоналу школы. Однако временами он производил совершенно иное впечатление и мягкостью характера не отличался от обаятельного и располагающего к себе брата Ардавирафа. Это его второе «я» открывало перед ним возможность добиваться гораздо большего, чем удалось бы любому другому ребенку в подобной ситуации.

Сэр Дарий и леди Спента избрали для него «круглогодичное» пребывание в школе, позволявшее ему оставаться там и во время каникул. Это был вариант, к которому прибегали только в тех случаях, когда родители мальчиков были за границей или уже умерли. В самом начале школа дважды обращалась к супругам Кама с просьбой пересмотреть это решение, потому что мальчик выглядел удрученным и пребывание в домашней обстановке, несомненно, оказало бы на него благотворное влияние, но леди Спента была непреклонна. «Мальчику нужна твердая рука, — отвечала она, — и вы хвалились, что обеспечите это. Следует ли понимать, что репутация вашей школы незаслуженна?» Сэр Дарий также придерживался традиционного английского взгляда «с глаз долой». Можно, пожалуй, отнести столь радикальное решение на счет распространенного в Индии отвращения к психическим проблемам и душевнобольным, но объяснить не значит оправдать.

Так или иначе, в ответ на вызов со стороны леди Спенты администрация школы отнеслась к Сайрусу с максимальной строгостью. Телесные наказания были частыми, продолжительными и суровыми. Результаты не заставили себя ждать. Агрессивность по отношению к окружающим осталась в прошлом, а успеваемость резко пошла вверх. Сайрус — трудновоспитуемый подросток испарился, его место занял Сайрус обаятельный и легко завоевывающий симпатии людей. Вдобавок у него проявился страстный интерес к гимнастике, и вскоре он уже блистал в школьном спортзале, демонстрируя одинаковые успехи как на брусьях и кольцах, так и на «коне». Преподаватели с удовлетворением и гордостью сообщали о его успеваемости, и нет сомнения, что леди Спента все более убеждалась в правильности своего решения.

В августе 1947 года Темпларз-скул была распущена на каникулы. Сайрус Кама оставался там вместе с шестью другими мальчиками, главным образом сыновьями дипломатов, чьи отцы отправились занимать новые посты в разных странах мира. Зверское убийство этих детей, задушенных во сне в своих постелях, случись оно в другое время, привлекло бы внимание всей страны. Но среди агонии резни, сопровождавшей раздел Индии, и экстаза празднеств по случаю объявления независимости страны, в сочетании с тем фактом, что эти убийства случились не в Дели, Калькутте или Бомбее, а в отдаленном Кодайканале, общенациональные газеты обошли их вниманием, несмотря на высокое положение семей, к которым принадлежали жертвы. Исчезновение Сайруса Камы поначалу не навлекло на него подозрений. Его попытка задушить маленького Ормуса осталась делом семейным, которое супруги Кама не стали обнародовать; и теперь, узнав о случившемся, они не спешили сделать заявление полиции.

Считалось, что Сайрусу либо удалось спастись от руки злодея и он где-то скрывается, возможно раненый и наверняка до смерти напуганный, и в таком случае объявится через некоторое время (чего не произошло), либо он захвачен преступником в качестве заложника, и тогда надо ожидать требования выкупа (его не последовало). Цель, которую преследовал убийца, осталась загадкой, но то были смутные времена, и уголовно-следственный отдел Кодайканала, с его ограниченными возможностями, не смог установить мотив преступления.

«Подушечник» — прозвище, под которым впоследствии стал известен серийный маньяк-убийца Сайрус Кама, — отличался блестящим интеллектом и физической силой (именно такими сэр Дарий мечтал видеть молодых парсов) и вскоре совершил еще несколько убийств в Мисоре, Бангалоре и Мадрасе. Из-за того, что места, где они произошли, были значительно удалены друг от друга, а также из-за отсутствия централизации и всеобщего накала страстей этот момент никто не усмотрел между ними связи, хотя один и тот же способ убийства — удушение подушкой — был явной зацепкой, — и никому не пришло в голову связать их с Сайрусом. (К тому времени полиция Кодайканала склонялась к версии захвата его в качестве заложника с последующим убийством и ожидала, что тело вот-вот будет найдено.) В конце концов такая безвестность стала для Сайруса нестерпима, и он разослал начальникам соответствующих полицейских управлений типичное послание хвастливого пятнадцатилетнего юнца, в котором признавался во всех совершенных убийствах и заявлял, что таким болванам, как они, в жизни его не поймать.