– Ты все нам рассказал, мальчик? – спросил великий комтур, когда Мадленка наконец замолчала.

– Все, – не колеблясь, солгала она.

Конрад фон Эрлингер усмехнулся и, не скрываясь, посмотрел в упор на Боэмунда. Взгляды рыцарей скрестились, как клинки, но хотя Конрад и был значительно старше синеглазого, ему все-таки пришлось отвернуться первым.

– Так ли уж все? – В голосе великого комтура звучало сомнение.

– Конечно. А зачем мне лгать? Я же не глуп и понимаю все-таки, где нахожусь и кто передо мной.

– Любопытно… – пробормотал комтур, болезненно морщась. – И ты, Боэмунд, и ты, Филибер, что-то скрываете. Что скрывает Боэмунд, мне ясно. (Мадленка похолодела и съежилась.) Свою гордыню! – значительно произнес комтур. – Брату Филиберу тоже наверняка есть о чем промолчать. Не так ли, брат Филибер? И ты, конечно, мальчик, тоже не сказал всей правды. Хотя меня это мало заботит, поскольку в главном ваши рассказы все же совпадают.

Тут только Мадленка смекнула, что ее история уже была известна анжуйцу и, частично, синеглазому и что оба рыцаря, конечно же, поделились своими знаниями с братьями по ордену. Так, значит, ее просто проверяли! Мадленку охватила обида, словно ей снова было девять лет и она должна была доказывать, что не она, а сестра Марта съела клубничное варенье. Как все-таки мелочны люди! Мелочны и ничтожны!

– И ты клянешься, что не делал того, в чем тебя обвиняют? Не злоумышлял ни на ту, которую ты называешь самозванкой, ни на высокородную княгиню Гизелу? – продолжал великий комтур испытующе.

– Клянусь всем, что мне дорого, – я невиновен!

– Что скажешь, брат Киприан? – обратился Конрад фон Эрлингер к бледному черноволосому молодому человеку в священническом облачении, сидевшему несколько поодаль. – Ты когда-нибудь слыхал что-либо подобное?

– Нет, – признался молодой человек, подумав.

– Ты очень смелый юноша, – сказал великий комтур, обращаясь к лже-Михалу. – Если правда, что ты не ушел, пока не похоронил всех, кто погиб в том лесу…

– Я говорю правду! – вскинулась Мадленка. Но по лицам рыцарей она заметила, что сейчас они смотрят на нее с бо́льшим уважением, чем вначале, и это удивило ее.

– От имени всех братьев я должен также поблагодарить тебя за то, что ты сделал для наших товарищей, брата Боэмунда и брата Филибера. Правда, брат Боэмунд принял твое участие слишком близко к сердцу… – великий комтур желчно усмехнулся, однако Мадленка почему-то вовсе не прониклась к нему симпатией за то, что он явно на дух не выносил синеглазого, – но тебе не стоит на него обижаться.

Мадленка подумала, что раз уж она все равно осталась в живых, обижаться было бы и в самом деле глупо.

– Однако обвинения, выдвинутые против тебя, вынуждают нас быть осторожными.

Мадленка затрепетала, уловив в голосе великого комтура новые, лязгающие нотки.

– Это не значит, однако, что мы не верим тебе. Ты единственный, кто может подтвердить, если понадобится, что крестоносцы не совершали того чудовищного преступления, в котором их обвиняют.

– Если он тот, за кого себя выдает, – тихо вставил рыцарь в серой одежде, Вальтер фон Арним, комтур крепости Кенигсберг.

– Да, – великий комтур нахмурился. – Есть ли кто-либо, кто может подтвердить, что ты действительно Михал Соболевский?

– Да кто угодно! – воскликнула Мадленка, пожимая плечами. – Моя мать, мой отец, сестры, ксендз Белецкий…

«Охотно вам подтвердят, что я вовсе не Михал», – мелькнуло у нее в голове продолжение фразы. Но Мадленка отогнала прочь столь неуместную мысль и смело улыбнулась в лицо великому комтуру.

– Что ж, покамест я тебе верю, – заключил Конрад фон Эрлингер. – Брат Боэмунд… – неожиданно сказал он.

Синеглазый поднял голову.

– Да, брат Конрад?

– Как по-твоему, способен ли мальчик зарезать двух женщин? Брат Филибер уже говорил, что не верит в такое, но вот что думаешь ты? Тебе ведь тоже довелось с ним столкнуться, и ты далеко не так расположен к нему, как брат Филибер.

– Он и раненого добить не сможет, – холодно уронил Боэмунд, сжигая лже-Михала бирюзовым взглядом. – Нет, только не он.

– То есть ты считаешь, что он невиновен?

– В данном случае – нет.

– Ты считаешь, мы можем без урона для нашей чести дать ему убежище, чтобы он мог в случае необходимости защитить нас перед королем? – осведомился великий комтур.

Боэмунд фон Мейссен откинулся на спинку скамьи.

– Это глупо, брат Конрад. Его свидетельству никто не поверит.

– Почему же? – вскинулся Вальтер из Кенигсберга.

– Потому, – невозмутимо продолжал Боэмунд, – что княгиню и лже-Магдалену убили моей мизерикордией, и потому, что брат Филибер помог обвиненному в преступлении мальчишке, нашему «бесценному свидетелю», бежать в Мариенбург. Отсюда всякий сделает вывод, что он был подослан нами и, следовательно, убийство матери Евлалии тоже наших рук дело. Король Владислав не поверит ни единому слову юноши, и я бы на его месте поступил точно так же.

– Но мы не убивали настоятельницу монастыря Святой Клары! – горячо возразил фон Ансбах из Торна. – Это ложь, ложь, ложь!

Мадленка устала переминаться с ноги на ногу, ожидая, когда рыцари закончат препираться и обратят на нее внимание.

– Стрела и четки, не забывайте, – вмешался до того молчавший брат Киприан. – Они что-то да значат!

– Так что вы думаете, братья? Кто мог решиться на убийство матери Евлалии?

– Может, князь Доминик? – выпалил фон Ансбах. – Убийство как-никак совершено на его землях.

– Да, но смысл?

– Тогда Август. Он ведь ее наследник.

– Но мальчик в этом сомневается. И потом, я достаточно хорошо знаю Августа: он бы никогда не поднял руку на свою крестную, а затем и на собственную мать. Нет, тут что-то не то.

– Постойте, братья. Кто настолько ненавидит нас, что пренебрег угрозой разоблачения и подослал самозванку, во всем обвинившую нас?

– Не обольщайтесь, брат Вальтер: все поляки нас ненавидят.

– И литовцы, особенно они. Почему четки оказались у литовской служанки?

Все заговорили разом, перебивая друг друга, пока великий комтур не ударил ладонью по столу. Жилы на его шее вздулись.

– Тихо! – рявкнул он, и тут уж Мадленка не узнала его вкрадчивого мягкого голоса.

Шум сразу же стих, как по волшебству.

– Братья, – продолжал великий комтур, – во всем происшедшем есть какая-то тайна, но теперь, когда мы благодаря этому юноше узнали так много, мы в ней непременно разберемся. Я позабочусь о том, чтобы послать ко двору князя надежных людей, которые доложат нам, что там и как. Ты, юноша, – обратился комтур к лже-Михалу, не знающему, куда деться, – покамест побудешь нашим гостем. Как-никак твоя голова очень дорого стоит, и мне не хочется, чтобы ты потерял ее раньше времени.