Он умолк, чтобы перевести дыхание, а когда заговорил снова, его голос звучал хрипло:

— Но я причинил вам боль. Теперь дважды. И мне обидно, если вы думаете, что мне это нравится. Потому что это не так.

— Вам это должно быть безразлично, — она села, по-прежнему прикрываясь простыней.

— Нет.

— Нет, должно быть! — Он провоцировал эмоциональную реакцию, но она не хотела испытывать по отношению к нему никаких чувств, даже гнева. — Все это никак не должно влиять на ваши или мои чувства.

— Я понимаю. Но если вы хотите, чтобы все происходило именно так, почему по крайней мере не помочь самой себе? Почему вы не смотрите эти грязные фильмы? — Он поднял руки, не давая ей возразить: — Ладно, забудьте. Забудьте.

Он замолчал, сделал несколько глубоких вдохов и заговорил снова.

— Никаких эмоций. Прекрасно. Мне тоже это ни к чему. Никаких поцелуев и ласк, потому что… Потому что… Я понимаю, почему не нужны поцелуи и ласки, ясно? Но почему бы по крайней мере сначала не поговорить?

— Зачем?

— Затем, что вы, может быть, перестанете съеживаться, а у меня пропадет ощущение, что я вас насилую.

— Я не воспринимаю это как изнасилование.

— Вы меня не обманете, — усмехнулся он. — Вы даже не смотрите на меня.

Она бросила на него выразительный взгляд, но не осмелилась вслух произнести то, о чем подумала, — если они будут смотреть друг на друга, станет не легче, а труднее.

Похоже, он тоже это понял, потому что отвернулся и вполголоса выругался. Затем он поднял лицо к потолку, уперся ладонями в бедра и резко выдохнул. Взъерошил пальцами волосы.

— Боже, — произнес он. Через некоторое время он опять посмотрел на нее. — Я вхожу сюда, мы практически не смотрим друг на друга. Вы лежите, молча и неподвижно, как будто то, что вам предстоит, хуже смерти. И что, по-вашему, я должен чувствовать?

— Мне безразлично, что вы чувствуете.

Это было неправдой, но она не могла признаться ему в этом. На самом деле его участие тронуло ее, и это была опасная сентиментальность. Они не могут быть друзьями. Или врагами. Они друг для друга никто. Между ними не должно быть ничего, кроме полного безразличия, — в противном случае она не сможет вернуться в этот дом.

— Это биология, мистер Буркетт, — ее лицо было безразличным, тон холодным. — И ничего больше.

— Тогда почему бы мне не спустить в бутылочку, а потом передать ее вам? Вы ясно дали понять, насколько вам неприятно, когда я лежу на вас. Признайтесь, вы дернулись, когда я опустил руку. Черт возьми, вы прямо-таки запаниковали, когда ваша цепочка зацепилась за мою пуговицу. Если все это так ужасно, зачем вы себя заставляете?

— Мне казалось, что вы это уже поняли.

— Вы были за рулем в ту ночь, когда ваш муж перестал быть мужчиной. Бедняга. Это крест на всю жизнь. Наверное, это ваше искупление. Трахаться с таким подонком, как я. Правильно?

Он разбередил открытую рану, и, защищаясь, она нанесла ответный удар:

— А вам не все равно, с кем заниматься этим? Лишь бы была возможность?

Его лицо приняло такое же холодное выражение, как и ее. Кожа на лице натянулась, слегка изменив положение синяков.

— Я не соглашался на оскорбления.

— А я не обещала вести вежливые беседы. Перестаньте беспокоиться по поводу моих чувств и просто…

— Исполняйте роль жеребца.

— Именно на это вы согласились.

— Я пересматриваю наше соглашение. Мне не нужно это дерьмо.

— Нет. Только наши миллионы.

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, а потом отвернулся. Двумя широкими шагами он пересек комнату, подошел к двери и распахнул ее с такой силой, что она ударилась о стену и отскочила.

— Я бы послал вас, леди, но вы там уже были.

Выходя, он громко хлопнул парадной дверью, полагая, что был здесь в последний раз. Даже если он захочет вернуться, чего никогда не произойдет, такого расставания будет достаточно, чтобы уволить его.

Уволить его? Как будто это обычная работа. Как будто условия его найма были оформлены документально. Он представлял себе, как может проходить собеседование у будущего работодателя.

— Ваше последнее место работы, мистер Буркетт?

— Мне платили за то, что я трахал жену богатого психа.

— Так-так. И вы не справились с этой работой?

— О, нет. Отлично справился.

— Тогда какова же причина вашего увольнения?

— Я вышел из себя и поругался с ней.

— Понятно. А от вас требовалось лишь приходить, держать рот на замке и просто трахать ее?

— Совершенно верно.

— Вы не очень-то понятливы, правда, мистер Буркетт?

— Вероятно, нет.

Это выглядело как третьесортная шутка.

Скорее всего, она оставила свою машину за домом, где он останавливался в прошлый раз, потому что его красная «Хонда» была единственной машиной на подъездной дорожке к дому. Дойдя до нее, он уже подумывал о том, чтобы вернуться, войти в дом и извиниться. Он все еще был зол как черт, но он не мог позволить себе злиться. Цена гнева составляла полмиллиона долларов сейчас и миллионы в будущем. Не стоит оно того. Совсем не стоит.

Он повернулся и направился назад к дому, но заметил то, что мгновенно заставило его остановиться.

Родарт припарковался за полквартала от дома. В лобовом стекле его машины отражались листья деревьев, и поэтому Грифф не видел водителя. Но Родарт высунул руку из окна и махнул, приветствуя его.

Грифф мгновенно забыл об извинениях перед Лаурой Спикмен. Он подбежал к «Хонде», вскочил в нее и включил зажигание. На дорожке остались следы шин, когда он резко сдал назад. За мгновение проехав небольшое расстояние, разделявшее машины, он остановился в нескольких сантиметрах от радиатора оливкового седана Родарта и еще на ходу выскочил из «Хонды».

Родарт ждал его. Двигатель его машины работал на холостых оборотах, но стекло водителя было опущено. Гриффу потребовалось все его самообладание, чтобы не схватить Родарта за горло и не вытащить его через окно.

— Ты долбаный трус, Родарт.

— Пытаешься меня оскорбить?

— Для расправы с мужчинами ты нанимаешь горилл. Женщин ты бьешь сам.

— Кстати, как там твоя любимая шлюха? — Родарт засмеялся, заметив, как лицо Гриффа исказилось от гнева. — Ладно, я немного отвлекся. Почему ты не сообщил обо мне в полицию?

— Так решила Марша.

— Ручаюсь, ты не возражал, ведь так? От одной мысли о вмешательстве полиции у тебя очко играет, правда? Что касается нападения на тебя, я слышал, что это пара бывших фанатов.