class="p1">Мы знаем, что тело упало на снег возле самой решетки ворот, ведущих на набережную. Вот здесь.

Именно в этом месте снег пропитан, словно губка, кровью жертвы. Следовательно, неизвестный нам стрелок стоял в двух шагах от этого места, возле ворот и лицом к лицу встретился с жертвой. Он выстрелил два раза. Первая пуля, пройдя навылет, пробила живот и спину, и на снег хлынула кровь. Распутин упал навзничь, неизвестный склонился над ним и, почти прижав револьвер к лицу, выстрелил в лоб.

Вне сомнений, Распутин в последнее мгновение перед смертью увидел лицо своего убийцы. Но истина, которая ему открылась, ушла вместе с последним ударом его сердца. И потому нужно размышлять, необходимо думать.

Кто бы это мог быть?

Таинственный незнакомец, вооруженный револьвером, он стоял у самых ворот.

Как он появился там? Зачем там стоял? Чего ждал?

Совершенно определенно можно утверждать, что этот некто – не Маленький Феликс. Человек не может бегать со скоростью револьверной пули и, чтобы добраться до ворот со стороны набережной, у Феликса, как известно, не могло быть времени. Маленький мог появиться у ворот только через две-три минуты после того, как все было кончено…

Кто же это? Сухотин? Лазаверт? Дмитрий Павлович? Или какое-то новое, неизвестное нам лицо? Ответив на этот вопрос «одним неизвестным», мы ответим, наконец, на вопрос, кто убил Григория Распутина. Но прежде чем начать строить догадки, давайте выслушаем непосредственных участников и попытаемся понять, что они пытаются скрыть, где говорят правду, где лгут, почему лгут и какие возможные улики пытаются скрыть.

Перед нами Пуришкевич и Маленький Юсупов. На очной ставке, которой в реальности никогда не было.

А жаль! Многое могло бы выясниться, на многое, проведи ее в свое время господа дореволюционные следователи, она могла бы открыть глаза…

Но им такая возможность не представилась. У нас она есть. Поэтому…

Поэтому присядем и побеседуем…

Часть пятая

Очная ставка

Наш первый вопрос обращен к Владимиру Митрофановичу Пуришкевичу.

Нога непринужденно закинута за ногу. Голый, словно наполированный бархоткой череп, тяжелый золотой браслет на кисти правой руки, неизменная сигара, шестым пальцем вросшая в руку. Выражение лица – внимательное и цепкое. Манера вести себя – непринужденная. Наш визави знает загадочного господина Х., двумя выстрелами добившего Распутина. Он все видел своими глазами. Он знает.

Но никогда не скажет о том, что знает. Ну, может быть, лишь слегка намекнет? Или… где-нибудь проговорится?

– Владимир Митрофанович, будьте добры, расскажите же нам, что произошло во дворе дворца князя Феликса Феликсовича-младшего? Начните, пожалуйста, с того момента, как вы услышали крик хозяина дома: «Пуришкевич, он жив, он убегает! Стреляйте!»? Куда побежал Юсупов?

– Он в полубессознательном состоянии, почти не видя меня, с обезумевшим взглядом кинулся к выходной двери на главный коридор и побежал на половину своих родителей.

– Хозяин, стало быть, куда-то убежал и оставил вас одного? А что же предприняли вы?

– Одну секунду я оставался оторопевшим, но до меня совершенно ясно стали доноситься снизу чьи-то быстрые шаги, пробиравшиеся к выходной двери во двор. Медлить было нельзя, и я, не растерявшись, выхватил из кармана свой «соваж», поставил его на «feu» и бегом спустился по лестнице. Григорий Распутин, которого я полчаса назад созерцал при последнем издыхании, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу, в том самом костюме, в котором я видел его сейчас почти бездыханным. Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине: «Феликс, Феликс, все скажу царице!», убедил меня, что это он.

– А теперь, Владимир Митрофанович, расскажите, как именно вы стреляли в Распутина?

– Я бросился за ним вдогонку и выстрелил. В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе – промах! Распутин поддал ходу, я выстрелил вторично на бегу – и… опять промахнулся! Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против себя самого в эту минуту!

– А ведь вы приличный стрелок, Владимир Митрофанович.

– Стрелок более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня неспособным уложить человека в двадцати шагах…

– Можно было бы возразить вам, что мишень – одно, а «уложить человека», как вы сейчас изволили выразиться, совсем другое. Но возражать не будем. Верим, что стрелок вы более чем приличный! Во-первых, потому, что такой человек, как вы, все любит делать первоклассно, такова уж натура. Во-вторых, вызови вас на дуэль думский коллега, из тех, кого вы награждали непечатным словом и клейким эпитетом, вы должны были уметь ответить на вызов метким выстрелом. Итак, вы выстрелили во второй раз и снова промахнулись. Что же было дальше?

– Мгновения шли. Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтоб заставить сосредоточиться и выстрелом в третий раз попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательнее прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком на снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил каблуком в висок.

– Выходит, после вашего последнего, четвертого, выстрела, жертва упала на снег именно ничком, а не навзничь?

– Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скреб снег, как будто желая ползти вперед на брюхе, но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами…

– Вот ваша хваленая «фотографическая точность», уважаемый Владимир Митрофанович, и начала изменять вам и, как на грех, именно в тот самый момент, когда вы, сжимая в руке свой замечательный «соваж», выбежали во двор вслед за бегущим Распутиным! Описанная вами только что сцена не выдерживает никакой критики. Чистейший вымысел! Абсолютная чепуха! Давайте ж вместе разберемся, Владимир Митрофанович, и вы сами поймете: ваша ложь неубедительна, не смотря на ваше красноречие и живописные детали. Ваши выстрелы, если учитывать данные вскрытия тела, могли быть первым и вторым выстрелом, но никак не последними, третьим и четвертым. Почему? Потому что сделаны они были не сзади, а спереди. Чтобы стать автором двух последних выстрелов, вам необходимо было обогнать жертву и занять позицию для стрельбы у ворот, лицом к лицу с жертвой. А по вашему же собственному утверждению, вы не только не могли обогнать убегавшего Распутина, но даже догнать-то его не могли и стреляли