– Ну давай же, не тяни волынку, парень! Они там в боевом порядке, готовые к сражению или нет? Копья на изготовку или составлены в пирамиду? Лошади оседланы? А костры – горят или затушены?

Юноша лишь открывал и закрывал рот, а тут ворох вопросов пополнил еще и Томас:

– Где у них был обоз – спереди или отведен назад? Которое из знамен сюзеренов к городу ближе всех?

– Я… Кажется, милорды, копья были все же у них в руках. Костры не помню; не помню и того, все лошади оседланы или нет. Хотя нет, постойте… Кого-то из передних рыцарей я, кажется, видел уже в доспехах и на седлах. Хотя не всех. Милорды…

– Граф Перси, барон Эгремонт, – подал голос король Генрих, – достаточно. Оставьте юношу в покое. Вскоре все прояснится. Сколько нам сейчас до города – две, три мили? Значит, все выяснится через час или два.

Граф Перси на слова короля нахмурился и, прежде чем отвечать, огладил лицо рукой.

– Ваше величество, нам следует остановиться и поменять свое собственное построение. Если предстоит с ходу идти в бой, то ряды пехоты я бы расширил, а по флангам поставил конницу. Вперед можно выставить валлийских лучников Тюдора и…

– Я сказал, хватит, – пресек Генрих голосом четким и твердым, сработавшим словно пощечина. Чувствуя, как все вокруг навострили уши, он побарабанил пальцами по луке седла. – Если роза, орел и медведь решили пойти войной, лорд Перси, то, будьте уверены, я их не разочарую. Времени встать в боевой порядок будет достаточно, когда мы их увидим и выясним, что нас ждет впереди. Я не пущу своих лошадей выбиваться из сил по грязи, в то время как в город ведет прекрасная дорога.

Его взгляд упал на юного разведчика, который смотрел и слушал разинув рот, как какой-нибудь деревенский дурачок.

– Передайте приказ вдоль строя, сквайр Джеймс. Доведите до людей, что нам предстоит и чем это утро может для нас обернуться. Да, и найдите мне Дерри Брюера, где бы он сейчас ни ошивался. Мне нужно знать его мысли. Приведете его ко мне, а сами снова отправляйтесь проверять остроту вашего зрения на деле. От меня вам благословение и благодарность за службу.

Юноша залился смуглым румянцем – смесь удовольствия и смущения, от которой он, кланяясь королю, чуть не свалился с седла. Не осмеливаясь вымолвить и слова, он вывел лошадь из колонны и, дав шпоры, галопом устремился назад.

Ричард Йорк ехал по кромке пашни, избегая глубоких борозд; взгляд его был направлен на городок с башней аббатства, видной здесь отовсюду. За его правым плечом от края до края поля стояло в ожидании приказа три тысячи человек. Направляя коня мелкой рысью вдоль восточной оконечности города, Йорк смотрел поверх голов, тщательно скрывая свои нелегкие мысли. Пока было еще неизвестно, что сулит этот день; удастся ли восстановить свое шаткое положение, или же оно рухнет окончательно. Солсбери с Уориком на скаку слегка приотстали, но сын Эдуард все так же держался рядом, глядя на отца тревожно-счастливыми глазами и бессмысленно радуясь всему без разбора. Вчетвером они скакали вдоль задних стен деревянных домов, из глубины окон на них пристально смотрели лица.

Раздражало то, что ни Солсбери, ни Уорик как будто не разделяли его опасений. Король шествовал на север с огромной вооруженной свитой. Изначально было ясно, что встать вот так, армией, у Генриха на пути – самая что ни на есть опасная провокация. И тем не менее Йорк был вынужден последовать совету Солсбери, который тот за предыдущие месяцы все повторял и повторял – насчет того, что к королю нельзя показываться без сопровождающей рати. При Вестминстере у Йорка были свои шпионы, и они все как один докладывали о все растущей враждебности к имени и делам бывшего протектора. Лазутчики Солсбери были и того хлеще: сообщали, что особы вроде герцога Сомерсета и королевы в открытую спорили насчет того, как его лучше уничтожить. Йорк непроизвольно дернул головой. Если бы он и Невиллы явились одни, без войска, их вполне могли схватить и спешно провести над ними суд. При короле были и судьи, и Печать, а также все значимые фигуры королевства. Для расправы больше ничего и не нужно.

Йорк остановил коня, сумрачно оглядывая восточные входы в город. Впереди лежали три тропы, такие же четкие, как сами ворота в Сент-Олбанс. Один выбор был Йорком уже сделан: он решил не оставаться в Ладлоу, не сидеть там тише воды. Йорк был королевским помощником во Франции и Ирландии и не мог вот так просто отсиживаться в ожидании, когда его участь решат другие. Он знал: если проявить трусость, король беспрепятственно дойдет до Лестера и немедленно объявит там Йорка и Солсбери изменниками. Особенно уверены в этом были люди Солсбери. И уж что-что, а такого заявления Йорк допустить не мог.

Он снял боевую рукавицу, положил ее на луку седла и отер с лица пот, глядя на юг, туда, где от дальних дымчато голубеющих холмов тянулась каменная дорога. Для нападения сил у Йорка было в достатке – расклад, прямо сказать, не предрешенный, но уж точно такой, что сделает его изменником короны. Мысль о том, что его ославят, проклянут перед старшим сыном, была несносна. На убийцу короля восстанет в праведном гневе вся страна. И тогда ему никогда уже не знать мира и не заснуть из страха, что к нему среди ночи нагрянут подосланные убийцы. Йорк зябко повел плечами под доспехом. В существовании таких людей сомневаться не приходилось. Двумя веками раньше пал под клинком темнокожего маньяка король Эдуард I, отбиваясь от него – смешно сказать – стулом у себя в палатах. Не хватало еще подобной участи.

Бежать Йорк не мог, а биться не осмеливался. Сделанный им выбор был слабейшим из всех; разве что чуточку лучше полного поражения. Йорк повернул своего коня к Солсбери и Уорику. Глаза старика смотрели на него цепко и неотрывно, вбирая и выверяя каждую перемену в лице.

– Когда подойдет король, – тяжелым голосом заговорил Йорк, – в наших рядах не должно быть никакого шевеления, тем более внезапного; это понятно? Мой приказ: стоять и держаться. При виде такого воинства, вставшего на пути, у королевской свиты волосы поднимутся дыбом. Но стоит одному глупцу среди нас – всего одному, которому стукнет в башку выкрикнуть оскорбление, – сорваться, и тогда все, что мы замышляли и о чем молились, пойдет прахом.

Их было четверо, но разговор, по сути, велся между отцами. Йорк и Солсбери смотрели друг на друга, одни среди гладкого весеннего простора, а их сыновья лишь молча наблюдали.

– Все это, Ричард, у нас уже давно согласовано, – вздохнул Солсбери. – Тебе нужен шанс, чтобы проколоть нарыв. Я это понимаю. Мои люди повинуются мне достаточно, смею тебя заверить. Пошли к королю своего герольда с обращением, которые мы обсудили. Думаю, что эти слова до Генриха не дойдут, а если и дойдут, то не будут услышаны. Впрочем, я это говорил уже многократно. Это твоя песня, Ричард, тебе ее и играть. Мои люди не двинутся до тех пор, пока их не атакуют. Ну а дальше за мир я уже не отвечаю.

Йорк повел лицом вбок и почесал огрубевшую кожу под подбородком. Сын, безусловно, вслушивался в каждое слово разговора; впервые за все время у Йорка возникло сожаление, что Эдуард не остался в Ладлоу. По своему росту и ширине плеч мальчик вполне сходил за молодого рыцаря, особенно при спущенном забрале. И все же ему всего тринадцать. Он все еще верит, что отец у него непогрешим, а он в это время видел перед собой одни тупиковые тропы. Злясь на себя, Йорк сглотнул слюну и стал натягивать рукавицу – плотно, до отказа, – а затем стиснул до мелкой дрожи кулак.