Познакомился я с ним в самый первый день моей службы в ментуре. Его дело было моим первым делом. Почином. Удачным почином. И это при всем притом, что я пальцем о палец не ударил, ну, разве что записал и должным образом оформил его показания.

Этот день я хорошо помню до сих пор. Время было сколько-то минут второго. Все расползлись обедать. Все, кроме меня. Я же, зеленый салага, оставался на рабочем месте и зубрил положения уголовного кодекса, как снизу позвонил дежурный и спросил смогу ли я принять посетителя, которому не терпится сделать какое-то заявление. Я растерялся, и чуть было не предложил, сославшись на перерыв, подождать, когда вернуться более опытные коллеги, но мысль о том, что надо же когда-то и мне начинать, заставило принять положительное решение. Я сказал дежурному — пропустить посетителя.

Посетитель, а им оказался невысокий со сморщенной, потресканной, как древесная кора, кожей лица человек сорока лет, без долгих предисловий вынул из кармана нож, на лезвии которого отчетливо различались следы запекшейся крови (у меня при этом чуть было не отнялись ноги) и положил передо мной на стол.

— Вот, начальник, — стал растолковывать он свои действия, — пришел сдаваться. Троих пидарасов на бензоколонке порезал. Оформляй протокол.

Как вскоре выяснилось, трижды судимый, а теперь по его словам «завязавший» и работающий грузчиком на 2-ом мясокомбинате Липко Станислав Сергеевич вместе с товарищем, тоже грузчиком с мясокомбината, и тоже судимыми, собрались на рыбалку. У товарища была машина. По пути завернули на АЗС. В то славное времечко страна испытывала сильный дефицит бензина и прочих горюче-смазочных материалов, поэтому на заправке скопилось десятка полтора автомобилей.

Подошла их очередь и напарник уже было собрался подогнать свой «Москвич-412» к бензоколонке, как путь им преградили невесть откуда взявшиеся «Жигули», из которых вылезли трое молодых парней в кожаных куртках, спортивных штанных «Montana» и кроссовках с польского базара. Один стал открывать пробку бака, а второй направился было к кассе, как тут к ним подошел Липко.

— Сейчас мы заправляемся. А вы забирайте свою машину в конец очереди.

— Что ты сказал, козел? — спросил один из них, приступая к нему. Он был на полторы головы выше последнего и вид у него был довольно грозный. Двое встали рядышком.

Взаимные оскорбления для наших граждан суть частое и даже, можно сказать, обыденное явление. Люди оскорбляют друг-друга в общественном транспорте, в магазинных очередях, на рынках и только из-за того, что кто-то кому-то случайно наступает на ногу, задевает локтем или даже просто так, разминки ради. Чтобы язык спортивную форму не терял. Но только Липкий принадлежал к другой среде, где каждое слово имело вес, и ставшая для многих анекдотической фраза «а за козла ответишь» имела совсем другое значение.

Вот и сейчас он так и ответил спокойным, негромким голосом оскорбившему его отморозку:

— За козла ответишь.

— Вали отсюда по-быстрому, старый перечник, пока я тебя самого через задницу не заправил.

Красивым платиновым блеском сверкнула финка. Два раза. Схватившись руками за живот, парень рухнул. Еще один взмах руки и его приятель с прорезанным боком, завывая от боли, покатился по пропахшему бензином асфальту. Третий, пытаясь сбежать, получил удар ножа в задницу.

Собравшиеся вокруг зеваки разбегались кто куда. Кто вызывать милицию или «скорую», другие просто от греха подальше заводили телеги и, забыв, что они хотели заправиться, выруливали с территории заправочной станции.

— Все, Митяй, — сказал Липкий приятелю, — на рыбалку один поедешь.

Оглядевшись вокруг и плюнув на окровавленную землю, он пошел в сторону ближайшего отделения милиции.

Раненого в живот спасло только то, что на бензоколонку как раз заехала заправляться машина «Скорой помощи». Его успели вовремя доставить в больницу, прооперировать и промыть брюшную полость — у него в двух местах был пробит кишечник. Второго, с прорезанной печенью, тоже смогли поставить на ноги. Последний, по сравнению с ними вообще, можно сказать, отделался легким испугом. Правда, у него потом на всю жизнь осталась привычка спать на животе.

Зачалиться на зону Липкому на этот раз не пришлось. Пробыв несколько недель в КПЗ, он был переведен в психиатрическую больницу для обследования, где полтора года, как мог, валял дурака. Суда так и не было. Пострадавшие все оклемались, а самого Липкого выписали из психушки со справкой, что временами он может быть невменяемым.

Потом нам еще раз пришлось столкнуться. Вот тогда-то я и помог ему кое в чем. Он влез в одни разборки, которые могли для него кончится плохо, если бы я не вмешался. Тогда, прощаясь, он сказал, что он у меня в долгу. Я это запомнил.

Липкий живет недалеко, рядом с уже упомянутым мною в начале повествования кафе «Лотос». Мне приходиться три раза нажимать кнопку дверного звонка, который всякий раз после нажатия начинает гнусаво выводит мелодию, отдаленно напоминающую мотив «расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой», пока, наконец, за дверью не слышаться шаркающие шаги и кряхтение.

Дверь, застегнутая на цепочку, приоткрывается, и на меня вопросительно начинают глядеть: один глаз, одно ухо, одна щека, половина рта и половина лба.

— Че надо? — недовольно спрашивает эта половина.

— А сними свою якорную цепь и открой пошире ворота, может быть твой второй глаз поможет тебя узнать своего старого друга?

Он наводит резкость и узнает меня. Дверная цепочка снимается, дверь открывается шире, но хозяин все еще продолжает закрывать мне проход, держа на пороге.

— Привет, Липкий, как дела? Ты позволишь? — интересуюсь я из вежливости и, не дожидаясь приглашения, отстраняю его плечом и вхожу внутрь.

— Какие у меня могут быть дела? Это у тебя дела, а у меня так. Мелочь, — скрипит он за моей спиной.

Я поворачиваюсь и осматриваю его с головы до ног. За то время, что мы не виделись, он практически не изменился, разве что стал еще худее.

Видя его небольшую растерянность (наверно, от радости неожиданной встречи), спешу выручить его из затруднительного положения, предложив ему пригласить меня в комнату. Не стоять же нам на пороге?

Он нехотя соглашается, и мы проходим дальше в апартаменты, где первым делом мне бросается в глаза полуголая девица, развалившая в кресле возле заставленного бутылками с вином и тарелками с закусоном столика на колесиках.

Я оценивающе смотрю на мамзель, потом перевожу взгляд на помещение.

— Неплохая квартирка, и киска тоже ничего — комментирую я увиденное. — А говоришь, мелочь.

— Зачем пришел, Лысый? Ты ведь, как слышал я, в ментовке больше не работаешь? Или я ошибаюсь?

— Ты не ошибаешься. Базар у меня к тебе. Срочный.

Липкий приказывает мартышке слинять на кухню, что она и делает, обиженно надув губы и рисуя задом в воздушном пространстве трехзначные цифры. Мы остаемся тет-а-тет.