Они остались: светловолосый, небольшого роста Борис Анченко и Слава Комиссаров (кликуха в отделе – Слава КПСС, уж больно плакатной внешностью одарила природа: глядя на него, хотелось взять в руки лопату и бежать на субботник).

– Установлено время смерти: между половиной десятого и десятью утра. Кто из вас где находился? Борис, ты?

– В холле, – тихо отозвался он. – В девять тридцать отнес девочкам завтрак из столовой. Через час хотел забрать посуду.

– Стучался?

– Конечно.

Борис дерзко дернул подбородком:

– Думайте что хотите, товарищ майор. Наташа не виновата, она все делала по инструкции. Дождалась условной фразы, после стука открыла, пистолет был при ней, и перед этим она сняла его с предохранителя.

– Откуда ты знаешь про предохранитель?

– Щелкнуло.

– Ладно, – хмуро проговорил Туровский. – Выдохни, перегоришь. Вы говорили о чем-нибудь?

– «Доброе утро». – «Привет». – «Скучаете?» Обычный треп. Я был у них две-три минуты от силы.

– Не заметил чего-нибудь непривычного? Нервозности, например?

– Ничего. Наташа выглядела как всегда… – Он вдруг запнулся.

Как всегда прекрасно, перевел про себя Туровский. Борис по Наташе всю жизнь вздыхал, а подойти близко не смел. Он и напросился на эту работенку из-за нее, чтобы хоть таким образом быть поближе. А теперь… Он казался спокойным, но Туровский знал: это спокойствие человека, не успевшего осознать, что наткнулся грудью на пулю.

– Это ты подарил Наташе медальон?

Борис некоторое время молчал, осознавая смысл вопроса.

– Там внутри фотография мальчика…

– Да, да… Это Наташин брат. Он умер в детстве.

Вот так, подумал Сергей Павлович. Оттого ему и казалось, что та мелодия прозвучала, будто ангелы с неба заплакали по мертвым…

– Страшно. Как будто кто-то задался целью истребить всю семью – одного за другим. Мальчик чем-то болел?

– – Нет, он умер от испуга. Сердце не выдержало.

– Кто его мог так напугать?

– Отец Наташи. Он пил шибко… Тоже умер – цирроз печени.

Они помолчали.

– Как выглядела Тамара? Я имею в виду ее душевное состояние.

– Тамара… Ну, может быть, слегка подавленно, но просто с непривычки: трое суток безвылазно в четырех стенах, даже в коридор запрещено.

«Сереженька. Тамара назвала меня Сереженькой. Сколько же лет я не слышал такого обращения? Только совсем в далеком детстве, когда мама укладывала спать, а мне все не хотелось, я был „совой»: вечером ложиться, а рано утром вставать в школу было большой проблемой".

Он опять почувствовал, что уплывает куда-то. Возник вдруг аромат каштановых волос, ощущение горячего прикосновения рук к его плечам. «Сереженька, я боюсь…» И захотелось завыть в полный голос, как волк на луну: длинно, тягостно, задрав голову, чтобы чувствовать боль в натянутом горле. Он с усилием встряхнулся. Нельзя! Мужчины по мертвым не плачут, некогда. Пепел стучит в сердце.

– В холле ты всегда сидел лицом к коридору? Может быть, покурить выходил, в туалет? – Туровский вдруг взорвался. – Да не молчи ты, твою мать! И не ври! Сейчас надо не честь блюсти, а убийцу искать! Борис только покачал головой:

– Не было никого в коридоре. В девять прошла горничная, я за ней проследил, к дверям она не приближалась. В девять пятнадцать пробежали две девочки, обеим лет по двенадцать-тринадцать. Одну я знаю, они с матерью живут в номере девятнадцать, в конце коридора. Вторая, очевидно, подружка.

– Еще! – требовательно сказал Туровский. Борис обхватил голову руками.

– Все. Слышишь, командир, все! Больше никого не было! Никого! А их убили!

– Без истерик! – рявкнул Сергей Павлович.

Может случиться, что один из них убийца… Слава или Борис. А Борис мог и не видеть, как Слава вышел из своего номера и постучался к женщинам. Мог и не видеть… Но он предупредил, что зайдет через час, заберет посуду. Значит, Славе нужен был предлог, чтобы войти. Какой, например?

И Слава, будто почувствовав что-то, поднял глаза:

– Вы подозреваете меня?

– Да, – с тихой яростью ответил Туровский. – Я вас обоих подозреваю. Я подозреваю горничную, которая не подходила к дверям. И девочек-подружек. Всех! Потому что один подонок в чистой отдельной камере сейчас ждет, когда его отпустят и извинятся. О, он обязательно потребует извинений, а потом накатает жалобу прокурору.

Накал кончился. Туровский опустил плечи и сник, будто постарев за несколько мгновений.

– Но это все ерунда, амбиции, по большому счету. У нас, здоровенных опытных мужиков, на глазах убили двух женщин. Мы обещали им защиту, а обещания не сдержали. Вот о чем надо думать.

Внизу, на первом этаже, один из помощников Ляхова беседовал с вахтером. Вахтеру было хорошо за семьдесят, он пережил многое на своем веку, пока по-отшельнически не осел здесь, и в свои годы сохранил рассудительность и ясность ума. При виде Туровского оба поднялись, но он махнул рукой: не до церемоний.

– Ну что?

Оперативник пожал плечами:

– Ничего особенного. Ни вчера, ни сегодня посторонние в корпус не входили.

Туровский внимательно посмотрел на старика:

– Андрей Яковлевич, вы же понимаете, что мы имеем в виду? Посторонний – это не обязательно тип в черных очках и с поднятым воротником. У него могла быть безобидная внешность: молочница, сантехник, почтальон… Письма-то получаете?

– Да ну. – Старик обиделся. – Я еще из ума не выжил. Трубы недавно меняли, а почтовый ящик – вон он, во дворе. Не только чужих, своих-то не видать было. Сегодня суббота, выходной.

– Значит, были только отдыхающие?

– Ну да. В половине девятого был завтрак, потом одни отправились гулять – места сами видите какие, куда там Пицунде… Другие вернулись.

– Кто вернулся?

Он задумался на секунду.

– Козаков с соседом – из четвертого, Нина Васильевна (прелесть, а не женщина) – из девятнадцатого. Потом прибежали две девчушки, Даша со Светой.

– Даша – это дочка Нины Васильевны?

– Точно. Большая уже, четырнадцать скоро. Одни парни на уме. Вот Светланка – та посерьезнее. В музыкальной школе обучается, все ноты знает, а уж играет на флейте – ну прям артистка по радио.

– Вы что, помните, кто где живет? – удивился оперативник.

Старик хмыкнул:

– Так не «Золотые пески». Народу мало, в основном каждый год одни и те же. А теперь как пойдут слухи, что у нас человека убили, так и вовсе закроют.