— В Китай?! — воскликнул Бартес. — Я ведь тоже туда направляюсь! Так едем вместе! Может быть, я смогу помочь тебе чем-нибудь.

— Еще бы не смог, — принц Иен! Черт возьми, не всегда можно иметь такую протекцию!.. Я тоже думал об этом! — воскликнул Гастон. — Хорошо! Дело решенное, — я остаюсь у тебя на твоем судне!

Бартес описал приятелю все: и жизнь в Нумеа, и бегство из ссылки, и усыновление затем его покойным Фо; рассказал также и о двух неприятных историях, которые обрушились на него в Сан-Франциско, и о совете американского капитана поскорее уехать из Америки. Во время этой дружеской исповеди Гастон выказывал явное беспокойство, что Бартес объяснял сильным впечатлением, производимым на друга его романическими приключениями. Каково же было его удивление, когда Гастон, выслушав все, сказал ему наконец:

— Знаешь ли что, дружище? Мне кажется, что ты впутался сам того не подозревая, в какое-то весьма важное политическое дело, которое вот уже три дня заставляет работать без устала телеграф между нашим генеральным консульством в Сан-Франциско и посольством в Вашингтоне.

— Черт возьми, если так, то…

— Не перебивай меня, слушай внимательно! Все поведение этого де Сен-Фюрси, или Гроляра, было направлено на то, чтобы помешать вашему отплытию отсюда, пока он ожидает правительственного разрешения из Вашингтона арестовать и твое судно, и весь его экипаж с тобой вместе! Я склонен думать, что тут кроется просто недоразумение; но чтобы выяснить его, пришлось бы сказать им, кто ты, а это кончилось бы обратной отправкой тебя в ссылку! Поэтому уезжай отсюда сегодня же ночью! Мне кажется, что время еще есть, — в Вашингтоне не любят торопиться в угоду иностранцам; но наш посланник там все-таки не дремлет, и здесь, в консульстве, с часу на час ждут от него решительных распоряжений и приказаний… Я сам чувствую себя здесь как бы пойманным и потому не выйду отсюда, иначе как в Китае; здесь же ни один глаз не должен видеть меня как бы в союзе с тобой. Итак, отведи мне какую-нибудь каюту, в которой я и запрусь до выхода нашего в открытое море. Меня могут найти здесь только в случае твоего ареста, которого ни за что в мире я не желал бы дождаться!

— Говоря правду, дружище, ты, кажется мне, преувеличиваешь мое опасное положение, и потому…

— И потому ни слова больше, — перебил Гастон, — иначе я стану думать, что ты не доверяешь мне! В эту минуту я не могу ничего более прибавить к тому, что сказано мной! Я хочу только спасти тебя от большого несчастья, так как вижу из твоего рассказа, что ты во всей этой путанице ни при чем, хотя я, по долгу службы, обязан был бы предоставить тебя твоей участи… Ну, одним словом, ты узнаешь все после, а теперь повторяю тебе: запри меня в какую-нибудь каюту подальше от любопытных, и только!

Эти опасения и таинственность друга невольно передались и командиру «Иена» — он не стал более расспрашивать Гастона, вполне уверенный в его искренности, и, отведя ему каюту, отдал приказ к отплытию в наступающую ночь.

На «Иене» началось движение среди экипажа, впрочем, без шума и суеты. Матросы проворно наполняли мешки углем и раскладывали их повсюду, где только оказывалось свободное место: клали их даже в офицерские каюты… Караульные, выставленные Васптонгом, смотрели на всю эту работу равнодушно, так как, по их мнению, мешать хозяйственным распоряжениям не входило в круг их обязанностей: они получили приказ смотреть лишь за целостью имущества судна, но не мешать заготовке на нем различных хозяйственных предметов, как уголь и тому подобное.

Между тем ровно в полдень открылось заседание суда. Ни командир «Иена», ни его адъютант не явились туда, вследствие чего они были приговорены к штрафу в пятьсот долларов и к десятидневному заключению в тюрьме…

История, таким образом, разыгралась не на шутку, и весь город с огромным интересом выжидал, чем все это может кончиться!..

В три часа пополудни броненосный фрегат с французским флагом на носу прибыл на рейд. Лоцман, который отправился ему навстречу, передал его командиру какой-то пакет от французского консула, после чего судно, вместо того чтобы прямо остановиться у верфи, поместилось так, что для «Иена» оставался лишь самый узкий проход, через который с трудом можно было пробраться.

Положение китайского броненосца становилось все более затруднительно, а тут еще в шесть часов вечера, незадолго до захода солнца, разнесся слух, что пришла депеша из Вашингтона, разрешающая арест китайского судна с его экипажем, и, как бы в подтверждение этого слуха, канонерка, принадлежащая Соединенным Штатам и стоящая в порту, присоединилась к французскому броненосцу. Последний, маневрируя, чтобы занять удобную позицию, повернулся кормой к набережной, откуда зрители могли прочесть его имя — «Бдительный»!

Да, это был тот самый «Бдительный», который наши герои знали на острове Ну и который теперь пришел сюда из Нумеа, чтобы опять помериться силами и проворством с теми же противниками!

Будет ли он счастливее в этот раз?.. Вероятно, будет, потому что дело, по-видимому, к тому клонилось!

В городе между тем французский консул весь вечер искал де Сен-Фюрси и Гастона де Ла Жонкьера, но не мог найти их… Куда они делись?.. В конце концов решили, что они предприняли какую-нибудь загородную прогулку, и консул должен был отложить до утра надежду увидеть их.

В восемь часов вечера отряд морской охраны из нескольких солдат пришел на борт «Иена» — на помощь четырем караульным, которых поставил суд. Командир судна спокойно и хладнокровно принял их.

— Дело плохо, бедный мой! — воскликнул со слезами на глазах Гастон. — Беги лучше отсюда, пока есть еще малейшая возможность!

— Подождем до завтра, — сказал, улыбаясь, Бартес.

— Как можно, помилуй! — возразил Гастон. — До завтра когда нельзя ручаться за какой-нибудь час!

— Увидим, что будет через час и что будет завтра, — стоял на своем командир «Иена».

— Ты безумец! — волновался все больше и больше его друг.

— Потерпи, голубчик, потерпи! — был ему спокойный ответ.

В девять часов, когда экипаж кончил свой ужин, Бартес велел запереть все входы и выходы на судне и убрал тело покойника вниз, вместе с катафалком. Затем барабан пробил час сна, и палуба опустела. Все успокоилось и утихло, и только недавно поставленные солдаты и судейские стражи расхаживали наверху.

В городе по-прежнему господствовало необыкновенное возбуждение: все уже знали о мерах, принятых против китайского судна, но не могли доискаться их причин и с нетерпением ожидали конца всей этой истории. Пари, как в Нумеа, стали составляться и в клубах, и в частных домах.

Наконец пробило полночь, и солдатам показалось холодно на палубе «Иена»… Двое из них завязали беседу:

— Ну, Боб, кому бы теперь не показалось лучше лежать в собственной постели?

— Ослу какому-нибудь, черт его возьми!

— Вот именно! И за каким дьяволом мы тут торчим, когда верфь заперта цепью, через которую лишь сам сатана мог бы пробраться, да и то сломав одну из своих козьих ног?!