На пятидесяти двух тысячах гектаров, которые достались в управление цесаревичу, проживало около двадцати тысяч крестьян. Из них от силы треть была дееспособна в силу возраста и здоровья. Конечно, на миллионном фоне крестьянства Великого княжества Московского эти крохи совершенно терялись, но Александру их хватало за глаза.

Что делать с ними, цесаревичу подсказало письмо от князя Голицына, который сетовал на недостаток рабочих рук, даже самых что ни на есть бездарных. Точнее нужно сказать так – Михаил Михайлович не просил у него крестьян на Дальний Восток, а оправдывался за скромные успехи. Впрочем, его жалоба оказалась очень своевременной. В сущности, она спасла этих бедных и несчастных людей от очень серьезной ломки сознания, которую первоначально планировал им устроить Саша. А тут получалось дать им шанс выплыть самим, без его пристального и предельно раздраженного участия.

Поэтому, в январе-феврале 1866 года произошла серия собраний с крестьянами, на которых цесаревич присутствовал лично. На них будущим переселенцам показывали фотографии замечательных видов Дальнего Востока, которые были сделаны либо людьми Голицына, либо еще в ходе кругосветного турне, так как Кеппен до тех мест пока не добрался. Заодно селянам много рассказывали о том, какие это прекрасные места.

Как не сложно догадаться, выбор о переезде, конечно, Александр им предоставил, но несколько специфический. Он заключался не в принципиальном вопросе, типа ехать им или нет, а только лишь в выборе места, куда им предстоит переселиться: Аляска, материковая часть Дальнего Востока и остров Цусима.

Естественно, помимо подъемных средств, каждой крестьянской семье выдавался сельскохозяйственный и строительно-бытовой инвентарь в достаточном количестве. То есть топоры, косы, пилы, серпы, вилы, струги и прочее. За все бралась расписка с обязательством в течение десяти лет выплатить цену выданного им имущества – в рассрочку и без процентов. Невелика прибыль с забитых и зашуганных людей, но Александр имел в этом вопросе принципиальную позицию – ничего бесплатно давать нельзя. Поэтому действовал по правилу: «Если ты желаешь помочь голодающему, то дай ему работу, пусть заработает свой обед». Если же ты просто так его накормишь, то он в конечном счете станет думать, что люди обязаны кормить его просто так. Что, как вы, уважаемый читатель, понимаете, не способствует желанию трудиться и выкарабкиваться из той финансовой ямы, в которую человек упал. Даже более того – он в конечном счете начнет предъявлять претензии к кормящему его добродетельному и милостивому человеку, дескать, тот мало ему дает. А оно надо нам, такое счастье?

Ситуация с переселением сложилась достаточно неоднозначная – крестьяне не знали, радоваться или горевать. Так как, с одной стороны, в сознании большинства переселение в Сибирь и далее означало ссылку и прочие формы наказания. А с другой стороны, гарантом выступал наследник империи, да не просто выступал, а давал денег и имущество, что можно было рассматривать как награждение или поощрение. Это не считая земель. Московским крестьянским общинам такие наделы и не снились.

Для валовой переброски населения за один заход Александр уже в феврале 1866 года зафрахтовал значительное количество судов торгового флота Конфедерации. Смешно сказать, но из-за острого недостатка заказов частники этой североамериканской страны откровенно боролись за право выполнить размещенный Сашей заказ. Тем более что в их глазах он был человеком надежным и всегда исправно оплачивающим свои заказы, без хитрости и лукавства. Поэтому условия, на которых морем должны были переправиться двадцать тысяч крестьян с частью движимого имущества и частью живности, были очень мягкими. Хотя, конечно, цесаревичу это переселение «влетело в копеечку». Он только подъемных должен был заплатить без малого двести тысяч рублей. А общая «цена вопроса» составила три с половиной миллиона серебром.

Впрочем, никаких особенных неожиданностей для цесаревича цена не представляла, так как он понимал, что переброска такого количества людей с имуществом практически на другой конец планеты в такие сроки дешево стоить и не может. А вот император, после того как Саша рассказал ему о своей затее, пришел в ярость и назвал цесаревича сумасшедшим. В августейшей голове просто не укладывалась мысль о том, чтобы потратить на столь незначительную группу крестьян такие огромные деньги! Да и ради чего? Он подобного не понимал, не одобрял и не желал с этим связываться.

Итогом непростых споров стало то, что Александру пришлось выставить свою затею как прихоть и чуть ли не «слезно просить Его Императорское Величество дать благословление на столь глупую мальчишескую шалость своего сына». После чего император, конечно, уступил. Тем более что все расходы брал на себя Саша. И даже более того – обязался оплатить все налоги, от которых цесаревич освобождал своей волей переселяемых крестьян. То есть казна не только не теряла ни копейки, но и даже приобретала.

«Но и это еще не все», как говаривала навязчивая реклама «зомбо-ящика». В марте 1866 года Александр завершает работу над небольшой брошюркой – «Империум», формальным автором которой является уже засветившийся перед почтенной публикой отставной поручик Ржевский[90].

В этой небольшой книжице даже приводился портрет Дмитрия Ивановича, созданный со слов цесаревича и являвший собой фактически внешность Александра Панкратова-Черного, одетого в мундир гусара времен Отечественной войны 1812 года. Причем по мундиру было совершенно невозможно судить о принадлежности поручика к тому или иному полку, так как портрет был сделан в виде одноцветной литографии, да еще в упрощенной форме, что скрадывало множество деталей.

Создание псевдонима с подобным иллюстративным сопровождением носило скорее каламбурный характер, так как все более-менее думающие люди совершенно ясно представляли себе, кто скрывается под этой маской. И понимали, зачем Саша это делает.

Дело в том, что цесаревич как официальное лицо был серьезно ограничен в публичных высказываниях. А так, выступая де-юре инкогнито, он обладал возможностью поделиться с общественностью своими мыслями о самых разных вопросах. Само собой, имея полное право в случае политической необходимости улыбнуться и «похлопать глазками», недоумевающе смотря на попытку приписать ему авторство этих строк. Подобное решение позволяло надежно уходить от ответственности. Некрасиво. Но так требовалось поступить, ибо сталкиваться лбами с «политическими тяжеловесами» России Александру пока было не с руки. Ситуация выходила как в пословице: «Думающий человек все поймет, а дураку и знать не стоит».

В «Империуме», который задумывался как что-то вроде условно-подпольного издания, Саша изложил свои мысли по целому спектру вопросов государственного строительства. В частности, он дал оценку имеющейся ситуации, высказался относительно крепостного права и его отмены и задал ориентиры, к которым стоит идти в общефилософском ключе. Собственно, это «стоит» совершенно четко и однозначно можно было интерпретировать как некий вектор развития, выраженный через ориентиры. Как несложно догадаться, исходя из предыдущих поступков цесаревича, никакого идеалистического общества всеобщего благоденствия и покоя он не планировал. Его вообще мутило от идеи построить мир, в котором «пони кушают радугу и какают бабочками». Наивный детский лепет неисправимых оптимистов и романтиков раздражал Сашу до крайности.