— Мы нашли крайне мало следов биологического материала на Сесилии Давидсен, — сообщила судебный медик. — А те, что нашли, похоже, оставлены либо ею самой, либо ее ближайшими родственниками.

— Иными словами, перед нами преступник, который знает, что делает, — прокомментировал Викен.

— Зато мы нашли кое-что другое — пыль и мельчайшие частицы штукатурки у нее под ногтями и на одежде. В высшей степени вероятно, что это штукатурка того же типа, что мы выявили и на первой жертве, Хильде Паульсен. Мы выяснили состав смеси, которой в последние шестьдесят — семьдесят лет пользуются редко, — с высоким содержанием извести и добавлением глины. Если бы речь шла об одной жертве, мы могли бы подумать, что это случайность. Но мы обнаружили ее на обеих жертвах.

— Это хорошо, — вставил Викен. — А что со следами когтей?

— Мы получили ответ от нашего коллеги из Эдмонтона в Канаде. Они сравнили присланные нами фото с материалами, которые имеются у них, в частности с фото других людей, пострадавших от нападения медведя. Они полагают, что в нашем случае имеет место то же самое.

Викен едва успел объехать глубокую яму на дороге.

— Как вы считаете, не могли бы такие повреждения быть нанесены когтями, срезанными с чучела медведя? — спросил он. — В таком случае это одна из особенностей почерка убийцы или, если хотите, его послание нам. На ваш взгляд, возможно такое?

— Отрезанные медвежьи лапы? Ладно, постараюсь разобраться в этом. Не потому, что я верю, будто мертвый медведь может кого-нибудь ободрать. Во всяком случае, не так ужасно.

Викен передал Нине информацию, поступившую от патологоанатомов.

— Выходит, мы были правы! — воодушевилась она. — Жертвы привезены туда, где мы их нашли, и выброшены там. Вероятно, обеих женщин убили в подвале.

— В подвале дома, построенного до войны, — заметил Викен, — или в лесной избушке. Этот подвал должен находиться в месте, где можно прятать человека изо дня в день и никто этого не заметит.

Наконец они из густого леса выбрались на опушку. Повернув еще раз, подъехали к хутору. На участке стояли жилой дом, внушительных размеров сарай и еще одно строеньице, поменьше. Перед сарайчиком был припаркован белый «мерседес», а рядом стоял трактор с прицепом, доверху забитым огромными пластиковыми канистрами. Позади гаража виднелся еще один автомобиль, тоже «мерседес», но более раннего выпуска и без номерных знаков. Над трубой жилого дома вился дымок.

Полицейские выбрались из машин и направились к дому.

— Я тут еще разок попробовал дозвониться, — сообщил Стуракер. — Рогер Охейм, он тот еще мужик, на звонки отвечает, только когда захочет.

— Я его понимаю, сам бы предпочел иметь возможность так же поступать, — отозвался Викен.

Женщине, которая открыла им, наверняка уже перевалило за восемьдесят. Седые волосы были коротко пострижены и, очевидно, недавно завиты, придавая ей сходство со старым грустным пуделем. Но одета она была в спортивный костюм и кроссовки и выглядела бодрой для своего возраста. Начальник полиции Стуракер представился и представил коллег, на что она отвечала, что уж начальника-то полиции она и так знает, покосившись подозрительно на всех остальных.

— Мы приехали переговорить с Рогером Охеймом, — пояснил Стуракер. — Он ведь ваш сын, если я не ошибаюсь? Дома он?

— Я это… — прохрипела старуха. — Подождите тут, а я пойду узнаю.

Она ушла в дом, закрыв за собой дверь.

— Странно, — заметил Викен, — если живешь в таком месте, как это, трудно не знать, кто дома, а кого нет.

Пока старуха не вернулась, он успел пересечь двор, подойти к сараю и вернуться назад.

— А вы по какому делу-то? — спросила старуха хмуро, но начальник полиции, похоже, был столь же добродушен, сколь и огромен.

Не повышая голоса, он сказал:

— А вы приведите его сюда, сыночка-то своего, уж мы ему расскажем, по какому делу. Или, может, вы нам и войти позволите?

Бабка неохотно впустила их в дом.

По лестнице со второго этажа спускался загорелый мужчина лет пятидесяти с лишним, в спортивных штанах и с обширной лысиной. На мужике была футболка, и видно было, что он немало железа покачал в своей жизни.

— Елки зеленые, гости пожаловали! — процедил мужчина.

Стуракер расплылся в добродушной улыбке:

— Не думаю, что мне стоит представляться, Охейм, а это мои коллеги из полиции Осло.

— Надо же, какая честь!

— Я не собираюсь ходить вокруг да около, — заявил начальник полиции. — Пару лет назад тебя судили за то, что ты подстрелил рысь. И еще тебя судили за то, что ты накинулся на мужика с «розочкой».

Рогер Охейм развел руками — толстая золотая цепочка на запястье звякнула.

— Что было, то прошло, тебе ли не знать, Хьелль Руар?

— А в деревне-то кое-какие слухи еще ходят, — продолжал Стуракер, которому, похоже, не очень уютно было оттого, что хозяин хутора называет его по имени.

— Ах слухи, ну уж как без этого-то? — И Охейм подмигнул Нине Йенсен. — Здесь у нас всяких слухов поболе, чем комарья на Ивана Купалу.

— Есть тут народец, что поговаривает, будто ты незаконной охотой промышляешь, — гнул свое Стуракер.

Охейм спустился наконец с лестницы, даже в деревянных клогах он был на полголовы ниже Викена.

— Вам чё, делать больше нечего, как болтаться по округе и сплетни собирать?

— И это тоже часть нашей работы, — подтвердил начальник полиции. — Но если я скажу, что здесь давеча, может статься, на медведя охотились, что ты мне ответишь?

Рогер Охейм покачал головой:

— Не, это навряд.

Нина Йенсен вступила в разговор:

— А если бы так, вы бы знали?

Он окинул ее оценивающим взглядом с головы до ног и повернулся к начальнику полиции:

— Вот как на духу скажу тебе сейчас, Хьелль Руар, честно, я такими делами не занимаюсь. А если кто еще ищет на свою жопу таких приключений, так мне это по барабану.

У Викена на лице никак не отразилось то, что он думает о людях, которые особо подчеркивают те редкие случаи, когда поступают честно. Он достал из кармана распечатку:

— Ты тут как-то в газете «Гломдален» вот что писал. Ты и один родственник твой, Одд Гюннар Нюторпет… «Вот взял бы кто да изловил голодного медведя, а потом выпустил его в лесочке прям рядом с Осло; вот посмотрели бы мы тогда, как они запоют, чинуши да политики, которых хлебом не корми — дай только пожалеть всяких диких зверей».

— Да японский бог! — воскликнул Охейм. — Да это ж когда было-то, тому лет десять. Ты ж не думаешь, что кто-нить из нас на самом деле собирался такое сотворить? Мы в свободной стране живем. Каждый может говорить что захочет.